Унгерн фон штернберг роман федорович. Барон фон унгерн, белый бог войны Барон унгерн фон штернберг

Страшную фигуру в истории борьбы за Советскую власть в Забайкалье и на Дальнем Востоке представлял барон Роман Унгерн фон Штернберг — правая рука атамана Семенова.

Унгерн происходил из аристократической семьи прибалтийских баронов, добывших себе состояние морским разбоем. Сам барон рассказывал, что его предки «принимали участие во всех легендарных крестовых походах».

Один из Унгернов погиб в Иерусалиме, где сражался за освобождение гроба Христа, на службе короля Ричарда Львиное Сердце. В XII в. Унгерны служили монахами в Тевтонском ордене и распространяли огнем и мечом христианство среди литовцев, эстов, латышей и славян.

Один из Унгернов был знаменитым рыцарем-разбойником, наводившим страх на купцов, которых он грабил на больших дорогах.

Другой сам был купцом и имел корабли в Балтийском море. «Мой дед прославился как морской разбойник, грабивший английские корабли в Индийском океане. Я сам создал в Забайкалье орден монахов-воинов-буддистов для борьбы с коммунистами»{47}.

В 1908 г. Унгерн оказался в Забайкалье, а потом в Монголии, где ознакомился с обычаями и верованиями монголов. Затем он попадает в Забайкальский казачий полк. Вот какую «блестящую» характеристику дал ему в то время командир этого полка:

«Есаул барон Унгерн Штернберг… в состоянии сильного опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира, за что и был отчислен в резерв чинов…»

Унгерн был осужден за драку и попал в крепость, откуда его освободила в 1917 г. Февральская революция. В это время он и становится помощником Семенова по формированию бурятских полков.

А. Н. Кислов пишет: «.. зверски уничтожая коммунистов, партизан, советских служащих и евреев вместе с женщинами и детьми, Унгерн удостоился от атамана Семенова чина генерал-лейтенанта и стал начальником конной азиатской дивизии в его армии в Забайкалье»{48}.

Начиная с декабря 1917 г. во главе созданной им конной дивизии Унгерн вел непрерывную борьбу с Советской властью.

Отделившись от Семенова, по указанию последнего и с одобрения японских интервентов Унгерн в конце 1920 г. двинул свою «конноазиатскую» дивизию, насчитывавшую до 10 тысяч человек (ядро ее составляли восемь сотен забайкальских и оренбургских казаков), в Монголию.

Там в результате вспыхнувшей гражданской войны чало «царство божие богдо-Джебзун-Дамба-Хутухта-хана». «Святой» Хутухта, осуществлявший одновременно и духовную и светскую власть, был заключен под домашний арест, а местные князья и духовенство призвали на помощь белогвардейцев.

Дивизия Унгерна, занимавшая район Борзи и Даурии, вошла в Монголию из зоны, контролируемой японскими войсками. Переход через границу прикрывали сильные отряды семеновцев.

Барон Унгерн, хорошо знавший обстановку в Монголии, играя на национальных чувствах монгольского народа, выдвинул лозунг: «Освобождение страны и восстановление ее автономии».

Он сумел запугать богдо-гэгэна, которого насильно привез в свой штаб, и, заручившись его поддержкой, получил непосредственный доступ к богдо-гэгэну.

Однажды богдо-гэгэн предсказал ему: «Ты не умрешь. Ты будешь воплощен в высшем существе. Помни это, воплощенный бог войны, хан Великой Монголии! » Это «пророчество» послужило ламам основанием для «обожествления» Унгерна. Он был объявлен земным «воплощением» бога Махакалы (войны и разрушения).

Все это нужно было для того, чтобы объяснить «подвиги» Унгерна «повелениями» высших богов. Богдо-гэгэн выдал ему особую грамоту, в которой восхвалялась деятельность барона, а все его зверства и преступления объявлялись проявлениями божественной воли.

В начале февраля 1921 г. Унгерн захватил столицу Монголии Ургу (ныне Улан-Батор) и восстановил богдо-гэгэна на престоле. Фактически же диктатором в стране стал он сам.

Японские империалисты стремились руками Унгерна не только захватить Монголию, но и превратить ее в плацдарм для нападения на Советскую Россию.

Находясь в Урге, барон налаживает связь с монархистами Монголии, Тибета, Китая. Он собирает семеновцев и колчаковцев, сосредоточившихся на русско-китайско-монгольской границе, пишет воззвания, манифесты.

Унгерн не раз клялся в бескорыстии, преданности идеям монархизма и в готовности бороться до последней капли крови за восстановление поверженных царских тронов в любой стране.

Он яростно ненавидел революцию и считал своим «долгом честного воина» уничтожать революционеров, к какой бы нации, к какому бы государству они ни принадлежали.

Восстановление Срединной империи во главе с представителем низвергнутой маньчжурской династии — одна из важнейших задач, которые ставил перед собой Унгерн.

Для успешного решения этой задачи он вступает в оживленные сношения с деятелями монголо-китайской реакции, с монархистским отребьем, сохранившимся на окраинах бывшей царской России, пытается поразить их воображение «величием» предпринимаемого дела, «предначертанного самим небом».

«Как только мне удастся дать сильный и решительный толчок всем отрядам и лицам, мечтающим о борьбе с коммунистами, — писал он, — и когда я увижу планомерность поднятого в России выступления, а во главе движения — преданных и честных людей, я перенесу свои действия в Монголию и союзные с ней области для окончательного восстановления династии Чинов»{4 9}.

Особенно жестокой была расправа Унгерна с теми, кого он считал своими политическими противниками. «Заняв Ургу, — пишет Д. Батоев, — Унгерн дал право своим солдатам в течение трех дней безнаказанно убивать всех евреев, „подозрительных“ русских и бурят. Среди убитых унгерновцами были и члены революционного комитета русских граждан в Урге: Кучеренко, Гембаржевский и другие, а также врач Цыбиктаров. Палачи придумали им страшную казнь: они были четвертованы..»{50 }.

Вождь монгольского народа Сухэ-Батор сказал об этих замечательных людях:

«Они сделали так много для аратской революции, отдали за нее жизни. Больно сознавать, что никогда больше не увидишь добродушной улыбки Кучеренко, горячих глаз Гембаржевского, не пожмешь тонкую смуглую руку Цыбиктарова… Осталось чувство безграничной любви и уважения к бесстрашным сынам русского народа. Память о них сохранится навсегда»{51}.

Зверства барона Унгерна, этого полусумасшедшего садиста, любившего лично принимать участие в пытках и казнях, казались омерзительными даже его собутыльникам.

Так, один из офицеров его банды писал: «С наступлением темноты кругом на сопках только и слышен был жуткий вой волков и одичавших псов. Волки были настолько наглы, что в дни, когда не было расстрелов, а значит, и пищи для них, они забегали в черту казарм… На эти сопки, где всюду валялись кости, черепа, скелеты и гниющие части обглоданных волками тел, и любил ездить для отдыха барон Унгерн»{52 }.

Кочуя со своими отрядами по монгольским степям, грабя местное население, барон Унгерн 21 мая 1921 г. издает приказ о наступлении против Красной Армии в Сибири.

Отбросив в июне 1921 г. Унгерна от границ Советской Республики в Монголию, части Красной Армии по просьбе образовавшегося Временного народного революционного правительства Монголии двинулись на освобождение Урги.

Тем временем Унгерн еще раз перешел границу и бросил свои силы на север Забайкалья, намереваясь прорваться к Сибирской железной дороге, взорвать тоннели и прекратить сообщение на этой важнейшей магистрали. Вполне реальной стала угроза прорыва Унгерна к Мысовой.

В кратчайший срок (из тыловиков и выздоравливающих красноармейцев 35-й стрелковой дивизии и 5-й Кубанской кавалерийской бригады) под началом К. К. Рокоссовского был сформирован и хорошо вооружен (в его распоряжении были даже два орудия) сводный отряд — около 200 конных и 500 пеших бойцов.

Часть красноармейцев удалось разместить на подводах. С этим достаточно подвижным отрядом Рокоссовский выступает через хребет Хамар-дабан навстречу врагу и отгоняет его от Мысовой.

Тогда Унгерн повернул по направлению к Новоселенгинску и Верхнеудинску. Однако Рокоссовский успевает прикрыть Всрхпеудинск с юга.

Потерпев поражение в боях 5-6 августа от войск Красной Армии, возвратившихся из Монголии, Унгерн едва вырвался из кольца советских частей. Он вновь бежал на юг…

Между тем народно-освободительное движение в Монголии ширилось. Армия во главе с Сухэ-Батором повела успешную борьбу с китайскими милитаристами и белогвардейской бандой Унгерна.

Красная Армия 6 июля вступила в Ургу. Тогда и богдо-гэгэн выступил против Унгерна, призывая народ уничтожить этого «распутного вора».

Бойцы Рокоссовского и Щетинкина две недели гнались за унгерновцами по монгольской степи, испытывая жажду и голод, то отражая атаки, то атакуя, то преследуя остатки унгерновского воинства, и наконец 22 августа 1921 г. юго-западнее горы Урт настигли барона.

Чекисты иод руководством полномочного представителя ОГПУ Сибири организовали захват этого палача: они направили в войска Унгерна агитаторов, которые провели большую работу среди унгерновских солдат.

Монгольские цирики, входившие в войска Унгерна, отказались следовать за ним в Западную Монголию, куда он намеревался идти, схватили его, обезоружили и доставили в Новониколаевск.

15 сентября в Новониколаевске (ныне Новосибирск) состоялось открытое судебное заседание Чрезвычайного революционного трибунала по делу Унгерна. Обвинителем выступил Емельян Ярославский.

Барон Унгерн - одна из самых таинственных и «культовых» фигур Гражданской войны. Буддийские ламы считали его воплощением божества войны, а большевики - «первобытным чудовищем».

Историки и биографы рассматривают Унгерна через призму «остаточных» документов, сомнительных воспоминаний и свидетельств. Контекст архивариусов рождает весьма плоский образ. Единственное, что можно заключить, что барон был человеком далеким от здравого смысла. Остальное додумывают люди, отдаваясь неукротимому течению фантазии, а сон разума, как известно, рождает чудовищ.

В конечном итоге в образе Унгерна перед нами предстает парадоксальный, а лучше сказать, «безбашенный» персонаж, этакий романтичный «отморозок». Одних это заводит, других пугает. Однако все эти «картинки» весьма далеки от оригинала. Я удивлю вас, барон Роман фон Унгерн-Штернберг по рационализму и взвешенности превосходил всех изучающих его историков вместе взятых, ни один свой шаг, свой «перформанс», он не делал на импульсе. И вот почему….

«Жизнь есть сон»

В своей встрече в Монголии с известным писателем-оккультистом Фердинандом Оссендовским, Унгерн рассказывал: «Свою жизнь я провел в сражениях и за изучением буддизма. Дед приобщился к буддизму в Индии, мы с отцом тоже признали учение и исповедали его».

Именно этот факт должен стать отправной точкой в анализе личности барона. Роман Федорович не просто был буддистом - он исповедовал очень удивительное буддийской философское учение – читтаматра, так популярное среди тибетских лам. Доктрина эта имеет сложнейшую систему логики и полагает объективную реальность плодом воображения субъекта. Иными словами Роман Федорович фон Унгерн-Штернберг, следуя учению читтаматры, должен был находиться в убеждении, что окружающий его мир является всего-навсего игрой его ума. Убедить себя в этом – является, согласно этой буддийской доктрине, первым шагом на пути к нирване, высшей форме духовного освобождения. Однако первый шаг самый сложный. Тибетские ламы, например, говорят, что главным условием для «уверования» в то, что все является сновидением, нужно просто плыть по течению жизни, довольствуясь ролью безучастного наблюдателя – без желаний, без амбиций, без целей.

И Роман Федорович, следуя этой мудрости, в свои молодые годы отдался дрейфу: военная карьера, без особых скачков, текла своим чередом, а барон в это время смотрел в глубь себя. В каком состоянии тогда находился фон Унгерн-Штернберг, можно судить по характеристике барона Петра Врангеля, которому «посчастливилось» одно время быть командиром «буддиста»:

«Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный, острый ум, и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность…»

Паломничество

В июле 1913 года Унгерн вдруг выходит из дрейфа. Он подает в отставку – тогда барон был в чине сотника в 1-м Амурском полку Забайкальского казачьего войска - и уезжает в монгольский город Кобдо. Формальная цель Унгерна – присоединиться к монгольским повстанцам в их борьбе против Китая. Подобная импульсивность для человека, исповедующего буддийскую систему читтаматра, весьма удивительна. Вероятно, в основе этого поступка лежала куда более весомая причина, нежели желание помочь монголам. Вряд ли Роман Федорович так легко пожертвовал военной карьерой в Российской империи ради того, чтобы поступить на монгольскую службу. Причем в полной мере поучаствовать в освободительной войне монголов ему так и не удалось – там воцарился мир.

Согласно скудным сведениям об этом периоде жизни барона, он проводил время в изучении монгольского языка и конных ночных прогулках по степи, где любил погонять волков. Правда, другие свидетельства говорят, что фон Унгерн-Штернберг совершил паломничество в несколько буддийских монастырей и даже посетил Тибет.

Есть даже легенда, что Унгерн подал в отставку, чтобы отправиться на поиски легендарной подземной страны Агарти, которая, по преданию, находится где-то под Монголией и Тибетом. Согласно рассказам буддийских лам, там находится престол «царя мира», управляющего судьбами всего человечества.

Уже позднее писатель Оссендовский напишет, что на встрече с Унгерном он обсуждал Агарти, и тот якобы в 1921 году отправлял на поиски легендарной страны две экспедиции. Однако, чем закончились поиски «правителя судеб мира», так и осталось неизвестно.

Воплощение божества войны

Сразу же после начала Первой мировой фон Унгерн-Штернберг прервал свою монгольскую авантюру, вернулся в Россию, а затем отправился на фронт. На войне барон проявил граничащую с безрассудством отвагу, был ранен пять раз, но всякий раз смерть, оказавшись лицом к лицу с ним, вынуждена была свернуть в сторону. Один из сослуживцев барона вспоминал о нем: «Для того, чтобы так драться, надо или искать смерти, или точно знать, что ты не умрешь». Или, добавлю от себя, считать себя богом войны.

Как известно, Унгерн очень интересовался астрологией. Во времена своего высшего рассвета его окружала целая свита тибетских астрологов, без «расчетов» которых он не совершал ни одного шага.

В начале 1950-ых в одном из индийский журналов, посвященных джйотиш (индийской астрологии), была опубликована и анализирована астрологическая карта Унгерна. Астролог обратил внимание на несколько аспектов в гороскопе. Первый - это соединение Марса с так называемой планетой-призраком Раху. Под таким соединением рождаются безумные храбрецы, лишенные по природе своей страха. А самое главное – самореализация человека с такой комбинацией возможна только через войну. Второй аспект, соединение Венеры и другой «теневой планеты» Кету в 12 доме гороскопа, обещал барону «освобождение» от реинкарнаций, нирвану, уже в этой жизни.

Забегая вперед скажу, что после того как в феврале 1921 года, Унгерн освободил монгольскую столицу Ургу от китайских войск, совет местных лам объявил барона воплощением Махакалы, божества войны и разрушения, которого в тибетском буддизме почитают как защитника учения Будды. Нужно добавить, что свое «заключение» ламы делали, ориентируясь ни столько на военные подвиги Унгерна, сколько на положение планет в его гороскопе.

Гуру

Как последователь буддизма барон знал, что нельзя обрести освобождение без гуру. Кто был духовным наставником Унгерна, мы не знаем. Однако свидетельства говорят, что Роман Федорович никогда не действовал, не посоветовавшись с окружавшими его ламами. Даже формальные номера приказов командира Азиатской конной дивизии тщательно выверялись нумерологическими расчетами лам.

Вряд ли гуру следует искать в окружении фон Унгерна-Штернберга. Подлинный духовный наставник находился, скорее всего, далеко от Унгерна: может быть, в каком-нибудь монгольском монастыре, может быть, вообще в Тибете. Ламы-консультанты же, по всей вероятности, были представлены к Унгерну его «сенсеем».

Именно приказом учителя можно объяснить то, что осенью 1920 года Азиатская конная дивизия Унгерна сорвалась с «насиженного» места в Забайкалье и совершила свой знаменитый рейд в Монголию. Известно, что монгольский правитель и первосвященник, «живой Будда» у монголов, Богдо-гэгэн VIII, находясь под китайским арестом, тайно переслал барону послание с благословением на освобождение Урги от китайцев. Зимой 1921 года барон взял город, сломив сопротивление китайских войск, превосходивших его дивизию в несколько раз. Вернувший себе власть в Монголии Богдо-гэгэн даровал Унгерну титул князя. Был ли он гуру барона? Вряд ли. Вскоре фон Унгерн-Штернберг отправится в поход на Советскую Сибирь, в котором едва ли был заинтересован правитель освобожденной Монголии. Это означает, что барон был «духовным чадом» какого-то другого человека, амбиции которого никак не ограничивались Монголией.

Очищение кармы

В восточных традициях – буддизме, индуизме, джайнизме - основным условием окончательного освобождения является очищение кармы, накопившейся за все предыдущие жизни. Избавление – процесс долгий, растягивающийся на многие-многие инкарнации. Однако в том же буддизме были течения, которые говорили о возможности покончить с кармой одним махом, в течении одного воплощения. Последнее возможно, если человек точно исполнит предназначение своей жизни. Его можно узнать через свой гороскоп с помощью хорошего астролога или от духовного учителя. Унгерн в последний год своей жизни открыто декларировал, что его миссия - восстановление империи Чингисхана. Именно по этой причине летом 1921 году он отправился в свой сибирский поход, свой последний рейд. Интересно, что за несколько месяцев он рассказывал, что предчувствует свою скорую смерть и чуть ли не называл точное время. Означает ли это, что Унгерн собирался восстановить империю Чингисхана за фантастически короткий срок? Или это была просто декларация, а сам барон видел свое предназначение в гибели при воплощении нереализуемой амбиции? Давайте послушаем самого Романа Федоровича, который писал в письме одному китайскому генералу:

«Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо… Пока возможно только начать восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии.. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого».

На пороге нирваны

В августе 1921 года Унгерн попал в плен к красным. Уже через несколько дней Ленин высказал свое предложение: «Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и в случае если доказанность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». Троцкий, который возглавлял Реввоенсовет, хотел провести суд в Москве, на глазах «всех трудящихся». Однако «красные сибиряки» уговорили своих «старших братьев» провести трибунал в Новониколаевске (ныне Новосибирск). Остается тайной, почему Троцкий и Ленин так легко отказались от желания показать «шоу» с «кровавым бароном» на «большом московском экране».

В архивах сохранились протоколы допросов Унгерна. Они очень странные: будто «комиссары» силились кому-то доказать, что допрашивали именно Романа Федоровича фон Унгерна-Штернберга. Например, барон зачем-то рассказывал на допросе о том, что несколько раз бывал у «живого Будды» Богдо-гэгэна VIII и что тот очень любит шампанское. Или еще – на вопрос о том, почему он носил вишневый монгольский халат, Унгерн ответил, чтобы «на далеком расстоянии быть видным войскам». Кстати, халат, по сути дела, был одним из главных доказательств, что арестовали и расстреляли именно барона. Другой «уликой» была фотография пленного Унгерна в этом самом халате.

Очень подозрительно выглядит и эта цитата из протокола: «Живым в плен попал вследствие того, что не успел лишить себя жизни. Пытался повеситься на поводе, но последний оказался слишком широким». Буддист, которого монголы почитали Махакалой, рассказывает комиссарам, что хотел малодушно повеситься… Похоже на шутку.

Документ с протоколом допроса заканчивается словами «На все вопросы без исключения отвечает спокойно». Пожалуй, это единственные слова, в которые можно было бы поверить.

Говорят, что барона расстреливали, целясь в грудь, чтобы затем отвезти его мозг в Москву, для исследований. Тело же зарыли в лесу, в неизвестном месте.

Интересно, что спустя годы стала гулять легенда о «проклятии Унгерна»: якобы многие, кто имел отношение к его аресту, к суду, к допросам и его казни, погибли либо в годы Гражданской войны, либо при сталинских репрессиях. На самом деле, эта «легенда», на мой взгляд, больше «работала» не на то, чтобы показать магию «кровавого барона», сколько еще раз подтвердить, что 15 сентября 1921 года «комиссары» расстреляли именно Унгерна.

Жизнь после смерти

После известия о казни барона правитель Монголии Богдо-гэгэн отдал приказ провести службы по Унгерну во всем монгольских храмах. Правда, не все верили, что барон погиб. Например, многие местные буддийские ламы прямо потешались над известием о расстреле: разве можно убить Махакалу обычной пулей?

Так, ходили слухи, что красные поймали совсем другого, похожего на фон Унгерна-Штернберга, человека, а сам освободитель Монголии ушел в один из тибетских монастырей, где медитирует и читает так называемую тайную мантру, ведущую к нирване.

А некоторые говорили, что Унгерн нашел путь в таинственную страну Агарти и ушел туда с самыми преданными соратниками – на службу к «царю мира». Наступит день, когда зло окончательно воцарится в мире, и в этот момент на сцену выйдет конная дивизия Романа фон Унгерна-Штернберга, чтобы нанести смертельный удар силам зла.

Кстати, день смерти Унгерна проанализировал и астролог в том самом индийском журнале из 1950-ых. Так вот – на 15 сентября 1921 года, согласно гороскопу барона, в так называемом «доме смерти» соединились сразу четыре планеты: Меркурий, Юпитер, Сатурн и «призрак» Раху. Все это указывало, по мнению звездочета, что фон Унгерн-Штернберг все-таки покинул этот мир именно в тот момент. Правда, тогда же в «доме врагов» соединились Солнце и Марс, главная планета в гороскопе барона. Это комбинация говорила, по мнению астролога, что Роман Унгерн не пассивно принял смерть, а, скорее всего, погиб в бою. Но разве можно доверять астрологам?...

Написать сколько-нибудь правдивую биографию генерала Унгерна оказалось нелегко. Я прочитал 5–6 биографий генерала Унгерна, но все они в основном не отвечали истине. Сплошной вымысел в изложении Ф. Оссендовского и списанное у него есаулом Макеевым. Наиболее правдивая написана Н. Н. Князевым.

Только послужной список или данные брата Р. Ф. Унгерна - барона Константина Федоровича Унгерна могли бы дать верные биографические материалы, но послужной список погиб, а с бароном К. Ф. Унгерном автору не посчастливилось встретиться в эмиграции. В эмиграции (в Шанхае) пребывает дальний родственник генерала барон Р. Сарыл-гун-хурэ, который имеет полную родословную дома Унгариа (изд. 1940 г. в Риге). Барон Р. Унгерн был так любезен, что уделил на справки несколько часов и прочел все, что касается Романа Унгерна, но, к сожалению, ему в семейной хронике отведено немного места.

Биография в нижеизложенной вариации в какой-то степени верна, но страдает целым рядом “провалов”, кои заполнить не удалось за неимением источников или разноречивости таковых.

Примерно в начале XII в. из Венгрии в Галицию переселились два родных брата де Унгариа. Оба они женились на родных сестрах славянского князя ливов. Отсюда пошли два старейших рода Унгернов и Ливиных, впоследствии светлейших князей. Из Галиции де Унгариа с семьей переселились в Прибалтику.

Во время владения Прибалтикой ливонскими рыцарями де Унгариа становятся баронами Унгернами, а во времена владычества в Прибалтике шведов, услужливый историк, писавший семейную хронику, прибавил к фамилии “Штарнберг”, отыскав какое-то родство рода Унгариа с чешским графом Штарнберг. Основная кровь рода Унгернов - венгеро - славянская. С течением времени к ней в большой дозе примешалась кровь германская и скандинавская.

Во времена ливонских рыцарей в Прибалтике многие из дома Унгернов переселились в Пруссию. Во времена шведского владычества Унгерны переселились в Швецию. Таким образом, в истории Пруссии и Швеции с XIII–XVII веков часто встречается фамилия Унгерн-Штернберг на высоких постах.

Основоположником русского дома баронов Унгернов-Штернберг является барон Рено. При завоевании царем Петром Прибалтики барон Рено Унгерн оказал царю большое содействие по освоению русскими вновь завоеванного края. С другой стороны, барон Рено Унгерн выговорил у царя Петра много привилегий для края, особенно для дворянства. Он был первым предводителем дворянства Прибалтийского края. У барона Рено было много сыновей, откуда и пошел большой дом баронов Унгернов. Все они владели в Прибалтике значительными земельными угодьями и даже островами в Балтике. Так, остров Даго принадлежал одной из ветвей баронов Унгернов.

Все бароны Унгерны пользовались полным доверием и близко стояли к престолу русских императоров в течение двух веков до самого конца - 1917 года. Больших постов бароны Унгерны в России не занимали. Они предпочитали оставаться у себя в Прибалтике - на своей земле, занимая по выборам высокие посты, но часть баронов Унгернов служила в армии и в дипломатическом корпусе.

Барон Роман Федорович Унгерн-Штернберг родился в декабре месяце 1885 г. в г. Граце (Германия) , где временно проживала его мать. Все детские и юношеские годы прожил в Прибалтике у себя в имениях. Образование, по программе средней школы, закончил с домашними учителями. Научно - умственный багаж его к 17 годам был достаточным. Знал хорошо русский, немецкий, французский языки и удовлетворительно английский язык. Ум его способен был разбираться в сложных философских вопросах .

В 1903 г. поступил в Морской кадетский корпус, в младший гардемаринский класс.

Началась Русско-японская война. Гардемарин барон Унгерн с большим трудом выходит из Корпуса и поступает добровольцем в один из пехотных полков, отправляющихся на театр военных действия в Маньчжурию. По одним сведениям, доброволец барон Унгерн принимал участие в нескольких сражениях против японцев и был награжден знаком отличия военного ордена 4 ст., по другим, более верным - что полк, с которым прибыл Унгерн, достиг Маньчжурии лишь в конце лета 1905 г. и не принимал участие в боях. Полагаю, что последняя версия верна потому, что не видал на груди генерала Унгерна солдатского Георгия. Если бы он его имел, то уверен в том, что он с гордостью его носил бы.

В 1906 г. с полком вернулся из Маньчжурии в Россию, выйдя из полка, вернулся домой в разгар революционного движения в Прибалтике. Барон Федор Унгерн (отец генерала Унгерна) во время беспорядков был убит, что положило в сыне глубокую ненависть ко всякого рода “социализму”.

Время требовало, чтобы барон Р. Ф. Унгерн определился на жизненном поприще. В 1906 или 1907 г. он поступил в Павловское военное училище, которое, как свидетельствует барон Врангель, окончил с “великим трудом” .

По специальному ходатайству, по окончании Павловского военного училища, барон Унгерн был произведен в офицеры с зачислением по Забайкальскому казачьему войску, назначен в 1-й Аргунский казачий полк и, по прибытии в полк, приписан к Цаган-Олуевской станице 2–го отдела Забайкальского казачьего войска .

С зачислением в казачье сословие хорунжий Унгерн как бы порывал связи с прибалтийскими баронами Унгернами. Какие мотивы заставили хорунжего сделать столь серьезный шаг - неизвестно. Разгадку нужно искать в складе характера. В бытность в Маньчжурии и Забайкалье, барону Унгерну приглянулись просторы и дебри Забайкалья, где мятущаяся душа и склонность к авантюрам могли бы найти выход.

Первые служебные офицерские шаги в полку хорунжего Унгерна были не блестящими: много пил, был буйным во хмелю, с товарищами близко не сходился, не любил повседневной размеренной жизни, безудержно - вспыльчивый, замкнутый, гордый, самолюбивый. В умственном отношении стоял выше среднего уровня офицеров - казаков - жил в стороне от полковой жизни. По пьяному делу оскорбил сотника М. и в ответ получил сабельный удар по голове. Рана скоро зажила, но ранение в голову впоследствии вызывало головные боли. Оба виновника скандала должны были оставить полк.

Хорунжий Унгерн был переведен в 1–й Амурский полк, стоявший в г. Гродеково в Приморской области, куда отправился одиночным порядком, верхом, в сопровождении лишь охотничьей собаки. Путь почти в 1000 км по горам и долам, без запаса продовольствия. Жизнь и условия службы в Амурском полку хорунжего Унгерну не понравилась. Он стал просить начальство о переводе его в Верхнеудинский казачий полк, часть которого стояла в Кобдо (Монголии). Монголия привлекала хорунжего Унгерна. Вероятно, из-за некомплекта офицеров в Амурском казачьем полку в переводе Унгерну отказали. Получив отказ, он вышел в запас и уехал в Кобдо.

Совершенно невыясненным остается пребывание барона Унгерна в Кобдо. По одним сведениям, он имел какое-то касательство к службе дивизиона Верхнеудинского казачьего полка, в котором служил хорунжий Б. П. Резухин, с которым он дружит, по другим сведениям, он остается запасным офицером и живет своей свободной жизнью, разъезжая по Монголии. Так или иначе, но барон Унгерн провел в Кобдо 1913 и 1914 гг. до начала Русско-германской войны. За это время он хорошо изучил монгольский язык, завел большие знакомства с монгольскими князьями, гэгэнами и влиятельными ламами. Изъездил Халху вдоль и поперек и по праву мог считать себя монголоведом.

Он не был ревностным сыном христианской церкви (лютеранской). Некоторые полагают, что в период времени 1913–1914 гг. он принял ламаизм, но официально не порвал с материнской церковью.

Надо думать, что за эти годы в голове Унгерна созрела фантастическая идея восстановить великую Монгольскую империю, и сложилось все его мистическое мировоззрение, которое грубо формулируется так: “При помощи монгол-конников восстановить в Китае императорский престол. При помощи монгол и китайцев восстановить в Европе феодально-рыцарский строй и народные массы объединить в цехи”.

Мистика Центральной Азии, монгольские мифы, сказания наложили неизгладимое влияние на всю последующую жизнь барона Унгерна.

В 1914 г., при объявлении Германией войны России, барон Унгерн из Кобдо спешит в г. Читу с тем, чтобы с первым отходящим казачьим полком уехать на театр военных действий. Но в Чите выяснилось, что забайкальские казаки не предназначаются к отправке в первую очередь, ввиду не определившейся позиции Японии, и когда забайкальцы пойдут на войну и пойдут ли еще - неизвестно. Барон Унгерн едет самостоятельно на запад и поступает в один из второочередных полков Донского казачьего войска, действующего на Австрийском фронте.

В первых же боях сотник Унгерн выказывает примерную храбрость. Он один из первых офицеров полка - георгиевский кавалер. На него сыплются награды и ранения, по счастью, не тяжелые. Время поправки от ран он проводит не в прекрасных полевых госпиталях, а в обозе 2–го разряда полка. Как только в состоянии был сидеть на коне, шел в бой и раненый вновь ехал в обоз 2–го разряда.

Когда полки родного Забайкальского войска прибыли на театр военных действий - на Кавказский фронт, подъесаул Унгерн поспешил возвратиться в свое войско и был зачислен в Нерчинский казачий полк, действовавший в районе озера Урмия. Революция 1917 г. и развал армии на фронте заставил офицеров думать об укреплении фронта посторонними, не русскими силами. Есаул Унгерн сформировал из добровольцев - горцев отряд и с ними нес всю разведывательную службу впереди “митингующего” полка.

Здесь, в Нерченском полку, есаул Унгерн близко сошелся с есаулом Г. М. Семеновым - георгиевским кавалером. Есаула Семенова характеризовали начальники и сослуживцы как ловкого, не столь умного, сколь хитрого и умеющего вовремя схватить “быка за рога”. Общим между Унгерном и Семеновым было: оба георгиевские кавалеры, оба монголоведы, оба молоды и с инициативой.

Есаул Семенов родился на границе с Монголией. С детства знал монгольский язык. Служа в консульском конвое в Урге, он создал себе большие знакомства среди влиятельных монгол. Был замешан в монгольские дела по свержению китайцев, по каковой причине был удален из конвоя в полк.

Барон Унгерн и есаул Семенов, как монголоведы, при развале армии естественно подумали о создании бурятско - монгольских конных корпусов, кои сумеют подпереть разваливающийся фронт. Идеологом этой идеи был есаул Унгерн, а есаул Семенов взялся осуществить идею.

В апреле или начале мая месяца 1917 г. есаул Семенов прибыл в Петроград, где представил военному министру два доклада. В первом докладе излагался план: при помощи юнкеров задавить большевизм, а во втором излагался план создания бурятско-монгольских частей для подкрепления фронта. Первое предложение есаула Семенова правительством было отвергнуто, а второе принято.

В июне месяце 1917 г. по новому стилю Семенов получил от военного министра большие полномочия на сформирование бурятско-монгольских частей войск и выехал в Забайкалье, вызвав с фронта есаула барона Унгерна, на что имел специальное разрешение.

К моменту прибытия в Забайкалье обоих есаулов, большевистские эмиссары уже сумели обработать местное население, и спокойным уголком оставался район, прилегающий к ст. Маньчжурия. Есаул Семенов обосновался на ст. Даурия. Сюда прибыл и Унгерн.

Нужно было организовать надежную первичную ячейку. За это взялся есаул Унгерн. Из военнопленных добровольцев, содержавшихся в даурских казармах, Унгерн сформировал полицейскую команду и при ее помощи установил контроль на линии железной дороги от ст. Оловянная до ст. Маньчжурия.

В последних числах декабря месяца 1917 г. есаул Семенов, есаул Унгерн, подъесаул Резухин, сотник Погодаев, есаул Тирбах, сотник Фирсов, есаул Глебов - всего в числе семи человек, ночью, на ст. Маньчжурия ворвались в казармы русской запасной дружины, захватили ружейные пирамиды, чем обезоружили их, а наутро дружинников посадили в вагоны и отправили в Россию, чему дружинники были рады. Есаулу Семенову все захваченное имущество дружины и казармы послужили материальным базисом для формирования Особого Маньчжурского отряда (ОМО).

Полковник Унгерн стал правой рукой и идейным руководителем всех начинаний полковника Семенова, уже именовавшегося “атаманом”. Полковник Унгерн приступил к формированию Азиатской конной дивизии, кадрами которой были: буряты, монголы, татары, корейцы и праздношатающиеся японцы. Русские офицеры во вновь формируемых частях были лишь как инструктора, они не вмешивались во внутреннюю жизнь войсковых единиц.

Весь 1918–1919 гг. генерал Унгерн в Даурском районе являлся почти полновластным хозяином, творя много темных дел при посредстве коменданта ст. Даурия подполковника Лауренца. Едва ли кто из большевиков благополучно миновал ст. Даурию, но, к сожалению, немало погибло и мирных русских людей. С точки зрения общечеловеческой морали, нормального времени, станция Даурия 1918–1920 гг. - черное пятно на Белом движении, но в мировоззрении генерала Унгерна это оправдывалось теми высокими идеями, коими была полна голова барона.

Панмонгольская идея атамана Семенова и генерала Унгерна была осуществлена в июне месяце 1920 г. Всемонгольским съездом на ст. Даурия. Так генерал Унгерн был выдвинут событиями на арену монгольских событий 1920–1921 гг.

Идея восстановления в Китае монархии не покидала головы генерала Унгерна. Он едет летом 1919 г. в Пекин для ознакомления с монархическими группировками. Пребывание Унгерна в Пекине ознаменовалось двумя событиями: первое - грандиозный скандал, учиненный им в старом русском посольстве, и второе - женитьба на принцессе Цзи. За неимением подлинных документов, остается неясным как первый, так и второй случай. Первый послужил лишь к веселым рассказам, но второй - женитьба - не пустой звук.

Исторически остался в семейной хронике баронов Унгернов след: “Барон, генерал Р. Ф. Унгерн-Штернберг женат первым браком на принцессе Цзи, рожденной в 1900 г. в Пекине и в браке именовавшейся Еленой Павловной”, вот и все. Баронесса Елена Павловна жила на ст. Маньчжурии, в то время как супруг жил на ст. Даурия, когда не был в походах против большевиков. Изредка супруг навещал баронессу. В 1920 г. в мае или июне месяце генерал Унгерн, снабдив жену приличными денежными средствами, отправил в Пекин, “в отчий дом”. Многое говорит за то, что судьбой своей жены генерал Унгерн не интересовался.

Кто, при каких условиях познакомил генерала Унгерна с принцессой Цзи, какую цель преследовал генерал Унгерн, женясь - остается невыясненным. Был ли брак совершен гражданским или церковным порядком - неизвестно . По непроверенным слухам, баронесса Е. П. Унгерн в 1941 г. проживала в Чаньчуне (Сянзине) при дворе императора Пу И.

Генерал Унгерн был большой враг женщин и надо полагать, что женитьба его на принцессе Цзи имела чисто политический характер и вытекала из назойливой идеи: “реставрация китайской монархии”, и женитьбой он приближался к претендентам на китайский законный императорский трон.

Жизнь и деятельность генерала Унгерна с 1920/21 года до конца его дней полно и правдиво изложены в настоящем труде.

В заключение нужно остановиться на характеристике барона Унгерна, данной его непосредственными начальниками - генералом бароном Врангелем и атаманом Семеновым .

Последний в своих воспоминаниях отводит генералу Унгерну много места. По мнению Семенова, Унгерн - выдающаяся интеллектуальная личность, одаренная от природы всеми свойствами “вождя”. Характеристика в изложении атамана Семенова - сплошной гимн генералу Унгерну. Небольшую, но яркую характеристику дает генерал барон П. Н. Врангель (напечатана в журнале “Белое дело”, том 5). Привожу ее полностью. “Подъесаул барон Унгерн-Штернберг или “подъесаул барон”, как его звали казаки, был тип интересный. Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли существовать в обстановке мирной полковой жизни. Обыкновенно, потерпев крушение, они переводились в пограничную страну или забрасывались судьбой в какие-либо полки на дальневосточную окраину и Забайкалье, где обстановка давала удовлетворение их беспокойной натуре.

Из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков, барон Унгерн с раннего детства оказался представленным самому себе. С детства мечтал о войне, путешествиях и приключениях. Барон Унгерн с возникновения Японской войны, бросает Морской корпус и зачисляется вольноопределяющимся в армейский пехотный полк, с которым рядовым проходит всю компанию. Неоднократно раненый и награжденный солдатским Георгием, он возвращается в Россию и, устроенный родственниками в военное училище, с превеликим трудом оканчивает таковое.

Стремясь к приключениям и избегая обстановки мирной строевой службы, барон Унгерн из училища выходит в Амурский казачий полк, расположенный в Приамурье, но там остается недолго. Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, к тому же любящий запивать и буйный во хмелю, Унгерн затевает ссору с одним из сослуживцев и ударяет его. Оскорбленный шашкой ранит Унгерна в голову. След от этой раны у Унгерна остался на всю жизнь, постоянно вызывая сильные головные боли, что, несомненно, отразилось на его психике. Вследствие ссоры оба офицера должны были оставить полк.

С начала Русско - германской войны Унгерн поступает в Нерчинский полк и с места проявляет чудеса храбрости. Четыре раза раненый в течение одного года, он получает орден Св. Георгия, георгиевское оружие и ко второму году войны представлен уже к чину есаула.

Среднего роста, блондин, с длинными, опущенными по углам рта рыжими усами, худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной.

Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он совершенно не только не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но, сплошь и рядом, грешит и против внешней дисциплины и против воинского воспитания - это тип партизана-любителя.

Оборванный и грязный, он спит всегда на полу, среди казаков сотни, ест из общего котла и, будучи воспитан в условиях культурного достатка, производит впечатление человека совершенно от них отрешившегося. Тщетно пытался я пробудить в нем сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик. В нем были какие-то странные противоречия: несомненный, оригинальный и острый ум и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость и даже дикость и рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость, не знающая пределов расточительность и удивительное отсутствие самых элементарных требований комфорта.

Этот тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты.

В течение этой смуты он не мог не быть, хотя временно, выброшен на гребень волны и с прекращением смуты, он также неизбежно должен был исчезнуть”.

Памятка: генерал - майор Борис Петрович Резухин

Никто из нас, унгерновцев, проживающих в Шанхае, не знает биографии Б. П. Резухина и не представляется возможным добыть материалы для ее написания, тогда как в истории Монголии в значительный 1921 г. нельзя обойти молчанием колоритную фигуру Б. П. Резухина, как ближайшего помощника генерала Унгерна.

Известно, что Б. П. Резухин - не коренной забайкальский казак, а приписной по окончании какого-то военного училища. Вероятно, в 1909 или 1910 г. вышел во 2–й Верхнеудинский казачий полк Забайкальского войска и зачислен младшим офицером в сотню подъесаула Н. М. Комаровского, которая квартировала в Кобдо Западной Монголии.

Когда барон Унгерн прибыл в 1913 г. в Кобдо, то здесь между хорунжими Унгерном и Резухиным установились дружественные отношения, кои сохранялись до 14 августа 1921 г.

Маленького роста, рыжеватый блондин, с рыжими пушистыми усами, ясным, настойчивым взглядом - он располагал людей к себе. Крепкий духом и телом. По натуре был замкнутым человеком, хотя в общежитии веселый, доступный. Любил веселую компанию, послушать анекдоты, песни и поухаживать за женщинами, но в отношении последних был робким и, кажется, не имел постоянных любовниц. Всегда чисто, даже щеголевато одетый, любил комфорт, вкусно поесть и выпить, но пьяным не напивался. Кейф за рюмкой ликера и кофе и приятная беседа доставляли ему истинное удовольствие. Мало говорил. Службу всегда нес исправно. Прекрасный наездник. Он был типичным кавалерийским офицером хорошего, старого кавалерийского полка и не подходил к казачьей среде. Как истый кавалерист - воин, в его жизни деньги и сама жизнь не имели довлеющей ценности. Русско-германскую войну закончил в чине подъесаула, отмеченный наградой ор. Св. Владимира 4 ст. с мечами и бантами. Был женат. Жена застряла в Москве.

Барон Унгерн фон Штернберг на взгляд джьотиш December 9th, 2015

Роман Федорович в молодые годы отдался дрейфу: военная карьера, без особых скачков, текла своим чередом, а барон в это время смотрел вглубь себя. В каком состоянии тогда находился Унгерн фон Штернберг, можно судить по характеристике барона Петра Врангеля, которому «посчастливилось» одно время быть командиром «буддиста»: «Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный, острый ум, и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность…».

В июле 1913 года Унгерн вдруг выходит из дрейфа. Он подает в отставку - тогда барон был в чине сотника в 1-м Амурском полку Забайкальского казачьего войска - и уезжает в монгольский город Кобдо. Формальная цель Унгерна - присоединиться к монгольским повстанцам в их борьбе против Китая. Слабая объяснимость таких поступков с точки зрения конформистского здравого смысла и ставит впоследствие пишущих о бароне перед выбором - либо Роман Фёдорович безумен, либо, что вероятнее, он просто-напросто тщательно скрывал от окружения свои мысли и мотивы.

Вряд ли Роман Федорович так легко пожертвовал военной карьерой в Российской империи ради того, чтобы поступить на монгольскую службу. Более того, в полной мере поучаствовать в освободительной войне монголов ему так и не удалось - там воцарился мир. Согласно скудным сведениям об этом периоде жизни барона, он проводил время в изучении монгольского языка и конных ночных прогулках по степи, где любил погонять волков. Правда, другие свидетельства говорят, что фон Унгерн-Штернберг совершил паломничество в несколько буддийских монастырей и даже посетил Тибет.

Сразу же после начала Первой мировой фон Унгерн-Штернберг прервал свою монгольскую авантюру, вернулся в Россию, а затем отправился на фронт. На войне барон проявил граничащую с безрассудством отвагу, был ранен пять раз, но всякий раз смерть, оказавшись лицом к лицу с ним, вынуждена была свернуть в сторону. Один из сослуживцев барона вспоминал о нем: «Для того, чтобы так драться, надо или искать смерти, или точно знать, что ты не умрешь».

В начале 1950-х в одном из индийский журналов, посвященных джьотиш (индийской астрологии), была опубликована и проанализирована астрологическая карта Унгерна. Астролог обратил внимание на несколько комбинаций в гороскопе. Первая - это соединение Марса с так называемой планетой-призраком Раху. Под таким соединением рождаются безумные храбрецы, лишенные по природе своей страха. А самое главное - самореализация человека с такой комбинацией возможна только через войну. Второй была комбинация соединения Венеры и другой «теневой планеты» Кету в 12 доме гороскопа, что обещало барону освобождение от реинкарнаций уже в этой жизни. Кстати, своё признание Унгерна проявлением Махакалы буддийские ламы основывали вовсе не на его воинских подвигах, какможно подумать, на положении планет в его гороскопе.

Хотя должен заметить, что общераспространённое мнение о проявлении Махакалы стоит уточнения - великий Богдо-гэгэн признал его проявлением Бегдзе (Чжам-срин - тиб.), или Жамсарана, как его называли монголы. Это действительно бог войны, но если уж говорить о буддизме ваджраяны более профессионально, Бегдзе это проявление Речи Ямантаки.

Бегдзе (Жамсаран) .

Жамсаран-сахьюсан - особый Защитник, который связан с кармой монголоязычных народов. И его именем Богдо-гэгэн VIII назвал Унгерна. Бытует даже предание, что после того, как правитель Монголии объявил Унгерна, освободившего Ургу (Улаанбаатар) от китайских оккупантов, Защитником Дхармы и проявлением Жамсарана, он вручил ему этот пистолет:

На магазине пистолета - мантра Авалокитешвары. Выше - изображение
гневного подношения в высших тантрах ваджраяны.

Как последователь буддизма барон знал, что нельзя обрести освобождение без гуру. Кто был духовным наставником Унгерна, мы не знаем. Однако свидетельства говорят, что Роман Федорович никогда не действовал, не посоветовавшись с окружавшими его ламами. Даже формальные номера приказов командира Азиатской конной дивизии тщательно выверялись нумерологическими расчетами лам. Вряд ли гуру следует искать в окружении Унгерна. Подлинный духовный наставник находился, скорее всего, далеко: может быть, в каком-нибудь монгольском монастыре, может быть, вообще в Тибете. Именно приказом учителя можно объяснить то, что осенью 1920 года Азиатская конная дивизия Унгерна сорвалась с «насиженного» места в Забайкалье и совершила свой знаменитый рейд в Монголию.

Известно, что монгольский правитель и первосвященник, «живой Будда» у монголов, Богдо-гэгэн VIII, находясь под китайским арестом, тайно переслал барону послание с благословением на освобождение Урги от китайцев. Зимой 1921 года барон взял город, сломив сопротивление китайских войск, превосходивших его дивизию в несколько раз. Вернувший себе власть в Монголии Богдо-гэгэн даровал Унгерну титул князя. Был ли он гуру барона? Вряд ли. Вскоре фон Унгерн-Штернберг отправится в поход на Советскую Сибирь, в котором едва ли был заинтересован правитель освобожденной Монголии. Это означает, что барон был «духовным чадом» какого-то другого человека, амбиции которого никак не ограничивались Монголией.

Освобождение Урги 3 февраля 1921 г., и последовавшее за этим 26 февраля торжественное восстановление прежней халхасской теократии, поставили Унгерна и его соратников в один ряд с величайшими национальными героями Монголии. Соответствующий указ был подписан и оглашен VIII Богдо-гэгеном в монастыре Узун-хурэ. Он гласил: «Я, Джебцун Дамба Хутухта, лама Внешней Монголии, был возведен на трон, и по велению неба, по тройственному соглашению Монголии, Китая и России, страна наша управлялась самостоятельно. Неожиданно, вследствие насилия и неподобающих действий со стороны революционных китайских чиновников, солдат и офицеров, страна наша подверглась разным стеснениям. Но благодаря молитвам ламы, обладающего тремя сокровищами, объявились знаменитые генералы-военачальники, которые уничтожили коварного врага, взяли под свою охрану Ургу и восстановили прежнюю власть, почему они заслуживают великого почитания и высокой награды».

Унгерн возводился в ранг потомственного князя Дархан-Хошой Цин-вана - высший ханский титул, доступный лишь чингизидам по крови - с присвоением звания «Возродивший государство великий батор, генерал Чжан-чжин» (в другом переводе - «Дающий развитие государству великий батор, командующий»).

Унгерн в последний год своей жизни открыто декларировал, что его миссия - восстановление империи Чингисхана. Именно по этой причине летом 1921 году он отправился в свой сибирский поход, свой последний рейд. Интересно, что за несколько месяцев он рассказывал, что предчувствует свою скорую смерть и чуть ли не называл точное время. Означает ли это, что Унгерн собирался восстановить империю Чингисхана за фантастически короткий срок? Или это была просто декларация, а сам барон видел свое предназначение в гибели при воплощении нереализуемой амбиции?

Халат Унгерна, расстрелянного по приговору Чрезвычайного революционного трибунала 15 сентября 1921 г. в Новониколаевске, в настоящее время хранится в фондах Центрального музея вооруженных сил. Однако, существует любопытная информация о другом «мундире», хранящемся в фондах Минусинского краеведческого музея. В музей он был передан 30 сентября 1921 г. видным партизанским деятелем П.Е. Щетинкиным через Минусинский уездный исполком, о чем сохранились соответствующие документы. В описании журналистки Н. Калеменевой, это «какой-то странный жилет, запахивающийся, как монгольский халат - слева направо. Небольшой воротник-стойка, очень глубокие проймы для рук. По бокам слева и справа из желтого шнура сделаны навесные петли, застегивающиеся на выпуклые круглые пуговицы. На погонах таким же шнуром выложен зигзаг и пришито несколько металлических звезд… Вспомнилась фотография барона… На ней он заснят в этом странном жилете, одетом поверх то ли гимнастерки, то ли кителя. Видимо, он так и носил его - в сочетании с традиционной военной формой Российской армии».

Вишневая курма, принадлежавшая барону Р.Ф. Унгерн фон Штернбергу (Минусинский краеведческий музей, г.Минусинск). Фото А. Мухранова (опубликовано: http://www.muhranoff.ru/2009/1.htm)

Давайте послушаем самого Романа Федоровича, который писал в письме одному китайскому генералу: «Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо… Пока возможно только начать восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии.. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии хотя бы и не своего государства, а другого».

В августе 1921 года Унгерн попал в плен к красным. Уже через несколько дней Ленин высказал свое предложение: «Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и в случае если доказанность полнейшая, в чём, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». Троцкий, который возглавлял Реввоенсовет, хотел провести суд в Москве, на глазах «всех трудящихся». Однако «красные сибиряки» уговорили своих «старших братьев» провести трибунал в Новониколаевске (ныне Новосибирск). Остается тайной, почему Троцкий и Ленин так легко отказались от желания показать «шоу» с «кровавым бароном» на «большом московском экране».

Суд состоялся 15 сентября 1921 года, и тем же вечером барона расстреляли. В архивах сохранились протоколы допросов Унгерна. Они очень странные: будто «комиссары» силились кому-то доказать, что допрашивали именно Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга. Например, барон зачем-то рассказывал на допросе о том, что несколько раз бывал у «живого Будды» Богдо-гэгэна VIII и что тот очень любит шампанское. Или еще - на вопрос о том, почему он носил вишневый монгольский халат, Унгерн ответил, чтобы «на далеком расстоянии быть видным войскам». Кстати, халат, по сути дела, был одним из главных доказательств, что арестовали и расстреляли именно барона. Другой «уликой» была фотография пленного Унгерна в этом самом халате.

Очень подозрительно выглядит и эта цитата из протокола: «Живым в плен попал вследствие того, что не успел лишить себя жизни. Пытался повеситься на поводе, но последний оказался слишком широким». Буддист, которого монголы почитали Махакалой, рассказывает комиссарам, что хотел малодушно повеситься… Похоже на шутку. Документ с протоколом допроса заканчивается словами «На все вопросы без исключения отвечает спокойно». Пожалуй, это единственные слова, в которые можно было бы поверить. Говорят, что барона расстреливали, целясь в грудь, чтобы затем отвезти его мозг в Москву, для исследований. Тело же зарыли в лесу, в неизвестном месте.

После известия о казни барона правитель Монголии Богдо-гэгэн отдал приказ провести службы по Унгерну во всем монгольских храмах.

Кстати, день смерти Унгерна проанализировал астролог - в том самом индийском журнале 50-х. Так вот - на 15 сентября 1921 года, согласно гороскопу барона, в так называемом «доме смерти» соединились сразу четыре планеты: Меркурий, Юпитер, Сатурн и «призрак» Раху. Все это указывало, по мнению звездочета, что фон Унгерн-Штернберг все-таки покинул этот мир именно в тот момент. А в «доме врагов» соединились Солнце и Марс, главная планета в гороскопе барона.

Основной материал: Барон Унгерн. Путешествие на край ночи
Русская Семерка russian7.ru

Именно благодаря барону с его полным пренебрежением к опасности, смогшему увлечь в казавшийся современникам безумным поход на Ургу горстку казаков и солдат, сегодняшняя Монголия является независимым от Китая государством.

"Демон монгольских степей". Роман об Унгерне.

«Кровавый барон» Р.Ф.Унгерн: мифы и факты

На сегодняшний день литература о жизни и
деятельности Р.Ф. фон Унгерна-Штернберга достаточна велика. На
протяжении советского периода в трудах о бароне сложились определенные
тенденции, связанные с мифологизацией его образа. Несмотря на то, что в
современной российской литературе оценка деятельности Р.Ф. Унгерна
претерпела существенные изменения, штампы, сложившиеся в советское
время, все еще продолжают существовать. Одним из первых исследований о
борьбе Р.Ф. Унгерна против советской власти написал А.Н.Кислов. Впервые
его небольшой труд «Разгром Унгерна» был издан в журнале «Война и
революция» в 1931 году. Автор ставил своей целью обзор военных действий,
поэтому он мало останавливался на зверствах «кровавого барона». При
этом он единственный обвинял Р.Ф. Унгерна в сожжении села Кулинга со
всеми жителями, включая женщин и детей, при входе Азиатской конной
дивизии в Монголию. В 1964 году труд А.Н.Кислова был издан уже в виде
монографии под тем же названием. Автор был более красноречив, описывая
деяния барона, чей образ уже прочно сложился в советской литературе:
«Озверелые бандиты грабили и убивали мирных советских граждан,
расстреливали коммунистов и советских работников, не щадя ни женщин, ни
детей… Унгерн захватил с собой около ста заложников, угрожая жестокой
расправой в случае какого-либо противодействия со стороны жителей», -
писал А.Н. Кислицын без всякой ссылки на источник информации.

Следующий исследователь борьбы с Р.Ф. Унгерном
оказался еще более суров. Монография Б. Цибикова была написана в 1947
году, в то время советская литература была переполнена обличением
зверств фашизма. С точки зрения автора, Р.Ф.Унгерн был предтечей
фашистской идеологии и, соответственно, просто обязан был быть кровавым
палачом. К чести Б. Цибикова надо заметить, что он не фальсифицировал
данные, черпая информацию из прессы 20-х годов. Например, он заявлял,
что по приказу Р.Ф. Унгерна в Урге было убито свыше 400 человек. Автор
очень подробно описывал расправы над евреями, приводя конкретные
фамилии. Б.Цибиков красочно рисовал картины того, как солдаты Азиатской
дивизии, беря за ноги, разрывали детей на две половинки, а сам Р.Ф.
Унгерн руководил медленным сожжением на костре пойманного на дороге
случайного путника с целью выпытать у него, где хранятся деньги.

В дальнейшем советские авторы уже не прибегали к
таким художественным приемам, чтобы живописать зверства барона, но образ
«кровавого» закрепился за Р.Ф. Унгерном очень прочно. В 1957 году Г.
Кургунов и И. Сороковиков писали в своей книге: «Унгерн - утонченный
садист, для него наслаждение не только в смерти его жертвы, а в
нестерпимых муках этой жертвы, причиненных различными пытками. Тут и
сожжение живого на костре, вырывание крючьями кусков мяса из спины,
прижигание пяток каленым железом и т.д.». В монографии «Крушение
антисоветского подполья в СССР» Д.Л.Голиков объявлял Р.Ф.Унгерна
«изувером-черносотенцем», указывая, что барон оставлял за собой пепелища
сожженных деревень и трупы, все имущество «непокорных» он раздавал
участникам своей банды и кормился за счет грабежа. Основываясь на
газетных публикациях времен Гражданской войны, автор заявлял, что Унгерн
сжигал громадные села вместе с женщинами и детьми, а также сотнями
расстреливал крестьян. Подобные тенденции сохранились в литературе и
90-х годов. Автор монографии «Политическая история Монголии» С.К.Рощин
писал, что Р.Ф.Унгерн был «тиран, маньяк, мистик, человек жестокий,
замкнутый, пьяница (в молодости)». При этом автор не отказывалось барону
и в некоторых положительных качествах - аскетизм, бешеная энергия,
храбрость.

В 90-е годы у исследователей появился доступ к
воспоминаниям современников Р.Ф.Унгерна, а самое главное, на них можно
было свободно ссылаться в публикациях. Неожиданно выяснилось, что
соратники барона были не менее строги к его деятельности, чем советская
литература.

Впервые адекватное освещение жизнь и деятельность
Р.Ф.Унгерна получили в беллетризированной книге Леонида Юзефовича. К
сожалению, подход автора к воспоминаниям современников барона был
практически лишен критики. В произведении А.Юзефовича Р.Ф.Унгерн был
запечатлен точно таким, каким он был отражен в воспоминаниях соратников.
При этом оценка деятельности барона была в целом положительная. Автор
монографии «Барон Унгерн фон Штернберг» Е.А.Белов был осторожен со
свидетельствами соратников барона. Но ему изменила объективность в
описании действий Азиатской конной дивизии во время похода в Россию. На
основании показаний Р.Ф.Унгерна на допросах автор делает вывод о том,
что «на временно захваченной территории Сибири Унгерн вел себя как
жестокий завоеватель, убивал целые семьи коммунистов и партизан, не щадя
женщин, стариков и детей». В действительности, расстрел по приказу
Р.Ф.Унгерна трех семей из десятков поселков, занятых дивизией, являлся
исключением (здесь барон руководствовался какими-то неизвестными нам, но
весьма конкретными причинами). Кроме того, Е.А.Белов в описании
злодеяний барона на советской территории ссылался на самого
недобросовестного мемуариста Н.М.Рибо (Резухина). Отсюда и описания
массового грабежа мирного населения, изнасилования женщин, пыток и даже
сожжения на костре старика бурята. Все это не подтверждается другими
источниками и потому достоверным считаться не может.

С.Л.Кузьмин, редактор сборников документов и автор
вступительной статьи к ним, сознательно дистанцировался от мемуаристов,
уделяя основное внимание военной и политической деятельности
Р.Ф.Унгерна.

Несмотря на большое количество публикаций по
данной теме, личность и некоторые аспекты деятельности Р.Ф.Унгерна так и
остаются в тени. До сих пор не хватало информации, чтобы подтвердить
или опровергнуть традиционный штамп «кровавого барона»,
распространившийся как в советской литературе, так и в воспоминаниях
современников Р.Ф.Унгерна. Положение изменило издание документов и
мемуаров, осуществленное под редакцией С.Л.Кузьмина в 2004 году. Теперь
появилась возможность осветить и эту сферу деятельности Р.Ф.Унгерна,
отделить факты от мифов. Сколько жертв было у «кровавого барона», кто
именно пал от его руки, чем руководствовался Р.Ф.Унгерн, определяя
наказания врагам, собственным подчиненным и «случайным людям», и,
наконец, насколько его деяния являлись исключительными на общем фоне
Гражданской войны - на эти вопросы позволит дать ответ данный материал.

Опубликованные С.Л.Кузьминым материалы делятся на
два блока 1) документы; 2) мемуары. В свою очередь, в собрании
документов выделяются материалы следствия и суда над Р.Ф.Унгерном.
Знакомство с этими источниками оставляет странное впечатление. Все три
группы документов изображают нам свой собственный образ барона, не
схожий с остальными.

Биографические материалы, документы о деятельности
Р.Ф.Унгерна во главе Азиатской конной дивизии и его переписка рисуют
барона как целеустремленного человека, стратега, талантливого командира и
организатора. От вождей белого движения А.В.Колчака, А.И.Деникина,
Н.Н.Юденича Р.Ф.Унгерн отличался тем, что был убежденным монархистом и
не мыслил для России никакого другого государственного устройства.
Главнокомандующие белых армий стояли на позициях непредрешенчества,
считая, что армия не должна участвовать в политике. Барон с самого
начала революции уже имел свой план создания Срединного Царства,
объединяющего все кочевые народы монгольского корня, «по своей
организации неподверженные большевизму». Эти кочевые народы должны были в
дальнейшем освободить Россию, а затем и Европу от «революционной
заразы».

Воплощать свой план в жизнь Унгерн начал еще на
Кавказском фронте. В апреле 1917 года им был сформирован отряд из
местных жителей айсаров, блестяще зарекомендовавший себя во время боевых
действий. Его инициативу поддержал есаул Г.М.Семенов, писавший
А.Ф.Керенскому по поводу национальных формирований и 8 июня 1917 года
выехавший в Петроград для проведения в жизнь этих планов. Деятельность
Р.Ф.Унгерна и Г.М.Семенова была продолжена после Октябрьской революции
уже на Дальнем Востоке, где они вступили в борьбу с советской властью.

Проведя почти всю Гражданскую войну на важнейшем
железнодорожном пункте связи Дальнего Востока с Китаем станции Даурия,
Р.Ф.Унгерн продолжал трудиться над воплощением своих замыслов о
реставрации монархии во всемирном масштабе. Главной надеждой в этом
отношении стал Китай, где также продолжалась гражданская война между
республиканцами и монархистами. Следы глобальных замыслов видны уже в
письме Р.Ф.Унгерна к Г.М.Семенову 27 июня 1918 года, где он предлагал,
чтобы китайцы, находящиеся в их отрядах, воевали с большевиками, а
маньчжуры — с китайцами (видимо, республиканцами), Унгерн считал, что
это будет выгодно и для Японии. 11 ноября 1918 года в письме
П.П.Малиновскому Р.Ф.Унгерн интересовался подготовкой мирной конференции
в Филадельфии и находил нужным послать туда представителей от Тибета и
Бурятии. Другая идея, которую Р.Ф.Унгерн подбрасывал своему
корреспонденту, была об организации женского общества в Харбине и
налаживании его связей с Европой. Последняя строчка письма гласила:
«Политические дела занимают меня целиком».

В начале 1918 года в Маньчжурии Г.М.Семенов собрал
мирную конференцию, где присутствовали представители хараченов и
баргут. Из хараченов в составе белых войск была создана бригада. Вторая
конференция прошла в феврале 1919 года в Даурии. Она носила
общемонгольский характер и имела целью создание независимого
Монгольского государства. На конференции было образовано временное
правительство «Великой Монголии», главнокомандование над войсками
вручено Г.М.Семенову. В ходе Гражданской войны Р.Ф.Унгерн начал готовить
своих офицеров для работы с монголами. Как видно из приказа по
Инородческой дивизии от 16 января 1918 года (вероятно ошибка, в
действительности 1919 год), ее командир уделял особое внимание обучению
личного состава монгольскому языку. С января 1919 года Р.Ф.Унгерн был
назначен Г.М.Семеновым ответственным за работу золотых приисков,
находившихся под контролем атамана.

Очевидно, что потенциальными противниками
Р.Ф.Унгерна и Г.М.Семенова были не только большевики, но и колчаковцы. В
случае успешных действий Восточного фронта и захвата Москвы, к власти
пришли бы республикански настроенные генералы из окружения А.В.Колчака. К
продолжению войны с революцией в любом лице Р.Ф.Унгерн готовился,
формируя отряды из бурят, монголов и китайцев.

По поводу ухода частей Азиатской конной дивизии в
Монголию полной ясности нет. Это был период краха белого движения на
Дальнем Востоке. Его руководители не были уверены в завтрашнем дне и
начали искать пути отхода. В своей монографии Е.А.Белов приводит
сведения о том, что в этот период Р.Ф.Унгерн просил австрийское
правительство дать ему визу на въезд в страну, но разрешения не получил.
Решение барона ехать в Австрию могло быть продиктовано и другими
мотивами. Е.А.Белов приводит проект международного договора,
составленного в штабе Г.М.Семенова. В нем предусматривался ввод в Россию
войск Великобритании, Франции, Америки и Японии с целью реставрации
монархии и с последующими аннексиями территории. Возможно, в Европе
Р.Ф.Унгерну предназначалась роль дипломата, которую он уже играл с
февраля по сентябрь 1919 года во время своей поездки в Китай.

С.Л.Кузьмин считал, что по приказу Г.М.Семенова
Р.Ф.Унгерн должен был провести партизанский рейд через Монголию с целью
перерезать железную дорогу, а затем поднять восстание против большевиков
в районе Иркутска - Нижнеудинска — Красноярска. Г.М.Семенов писал, что у
него существовал единый план на случай поражения белого движения на
Дальнем Востоке. В этом случае база белой армии должна была быть
перенесена в Монголию. По словам Г.М.Семенова, соглашение об этом было
достигнуто между представителями княжества Хамба, властями Монголии,
Тибета и Синцзяна. В походе должны были принять участие отряды китайских
монархистов генерала Чжан Куй-ю. Монголия должна была быть освобождена
от китайских республиканских войск, после чего боевые действия
планировалось перенести на территорию Китая. Операция по захвату
Монголии готовилась в полной тайне. Все изложенное Г.М.Семеновым вполне
подтверждается дипломатическими усилиями, предпринятыми Р.Ф.Унгерном
после занятия Урги.

Этому «Монгольскому» плану не суждено было
воплотиться в жизнь в своем полном виде из-за отказа в поддержке
Г.М.Семенову как японцев, так и китайских монархистов. Вместо того, что
бы «отступать на Ургу», сам атаман бежал в Китай, а большая часть его
войск оказалось в Приморье. Падение Читы произошло гораздо раньше, чем
ожидал Г.М.Семенов, поэтому партизанский рейд Азиатской конной дивизии
превратился в самостоятельную операцию по созданию в Монголии новой базы
белого движения.

После взятия Урги Р.Ф.Унгерн активизировал свою
дипломатическую деятельность. К китайским и монгольским князьям и
генералам им были разосланы эмиссары. Барон разослал письма многим
видным деятелям Монголии и Китая. Ламе Югоцзур-хутухте, назначенному
Богдо-гегеном командующим войсками восточной окраины Халхи, барон писал о
том, что его дипломатическое содействие необходимо для договора с
главой монархистов Шэн Юнем, князьями Ару-Харачийн-ваном и Найман-ваном.
Р.Ф.Унгерн в своем письме провозглашал соединение Тибета, Синьцзяна,
Халхи, Внутренней Монголии, Барги, Маньчжурии, Шаньдуна в единое
Срединное государство. Барон предусматривал и возможность временного
поражения в борьбе с революционерами: «Временные неудачи всегда
возможны, поэтому, когда Вы соберете у себя достаточное количество
войска, я мог бы, в случае неудачи, отступить с остатками халхасцев к
Вам, где оправился бы и, соединившись с Вами, стал продолжать начатое
святое дело под Вашим руководством». План Р.Ф.Унгерна на объединение сил
российской контрреволюции, монголов и монархистов Китая был рассчитан
на длительный срок. Поход в 1921 году в Россию был лишь первым шагом по
практической реализации этих проектов. Измена собственных офицеров не
дала барону возможности предпринять последующие шаги в этом направлении.

Многие современники считали поход Р.Ф.Унгерна в
Забайкалье авантюрой. Но на этот вопрос может быть и иной взгляд.
Исследовавший деятельность белой эмиграции В.Г.Бортневский отмечал, что
1921 год эмигранты начали в твердой уверенности в близости нового похода
против большевиков. Эта надежда подкреплялась известиями о восстании в
Кронштадте, массовыми крестьянскими выступлениями и волнениями рабочих,
распрями в партийном руководстве. Материалы сборника «Сибирская Вандея»
показывают, что в 1920-21 годах Сибирь была охвачена антибольшевистскими
восстаниями. Освобожденные от белых области уже испытали все «прелести»
продразверстки. Во главе восстаний становились бывшие партизанские
командиры. Было очевидно, что в 1921 году после сбора урожая борьба
начнется с новой силой. Эту крестьянскую массу и хотел возглавить
Р.Ф.Унгерн. Он не мог предвидеть, что политика советской власти
изменится и произойдет переход к НЭПу.

Многие действия Р.Ф.Унгерна были рассчитаны как
раз на крестьянские массы. В ходе восстаний в Сибири неоднократно
выдвигался лозунг «За царя Михаила», и Р.Ф.Унгерн поднял флаг с вензелем
Михаила II (хотя династия Романовых совершенно не стыковалась с
созданием Срединной империи). Распространенными лозунгом был «против
жидов и комиссаров». Немедленно антисемитом стал и Р.Ф.Унгерн. В войсках
Г.М.Семенова была еврейская рота, агентами самого Р.Ф.Унгерна были
братья Вольфовичи, но в Урге барон устроил показной еврейский погром. В
приказе № 15 он предписывал уничтожать евреев вместе с семьями.

В случае успеха на российской территории
Р.Ф.Унгерн не мог мечтать, подобно другим белым военачальникам, дойти до
Москвы. Его задачей было создание Срединного государства, а лишь затем
освобождение от революции Китая, России и Европы. В своем походе он
должен был остановиться, например, на линии Урала. Освободить эту
территорию от советской власти теоретически было возможно, но выдержать
наступление пятимиллионной Красной армии нельзя. Р.Ф.Унгерн должен был
опереться на помощь одного из великих государств. Скорее всего, им
должна была стать Япония. Кому, как ни ее императору, было заботиться о
восстановлении разрушенных престолов? В 1932 году в одной из частей
Китая японцам удалось реставрировать монархию. На престол марионеточного
государства Маньчжоу-Го был посажен представитель династии Цинь Пу И.

Последний по времени исследователь деятельности
Р.Ф.Унгерна С.Л.Кузьмин считал, что одним из побудительных мотивов,
заставивших барона совершить поход в Сибирь, стала неверная информация,
сообщаемая перебежчиками. Они говорили о слабости советской власти и
недовольстве населения. Анализ документов Сибирского бюро ЦК РКП (б) и
Сибирского революционного комитета позволяет предположить, что
Р.Ф.Унгерн был очень хорошо осведомлен о положении в ДВР.

Продовольственный кризис в ДВР вызвал конфликт в
командовании армией и в высшем партийном руководстве. В конце апреля
1921 года Политбюро в Москве приняло решение о замене главнокомандующего
ДВР Г.Х.Эйхе В.К.Блюхером, «так как армия близка к разложению». В связи
с принятым решением в среде коммунистов ДВР произошел раскол. По
распоряжению Дальбюро Г.Х.Эйхе был подвергнут домашнему аресту. 30
апреля 1921 года И.Н.Смирнов по прямому проводу сообщал В.И.Ленину и
Л.Д.Троцкому о том, что благодаря бездеятельности Г.Х.Эйхе армия
разлагается, его авторитет окончательно упал. Г.Х.Эйхе внедрил во всех
штабах семеновцев и каппелевцев, что парализует доверие военных масс к
командованию. И.Н.Смирнов требовал сместить Дальбюро, отозвав его членов
вместе с Г.Х.Эйхе в Москву. В свою очередь, Г.Х.Эйхе телеграфировал
Л.Д.Троцкому, что правительство Буфера игнорирует указания центра и идет
по сепаратистскому пути, ярко проявляется «партизанское-интриганское
течение» (о котором он неоднократно докладывал). Работа по реорганизации
партизанских отрядов в регулярные части встретила яростное
сопротивление в верхах партизанского командования, которое решилось на
настоящий переворот в армии, как сообщал Г.Х.Эйхе.

Весной 1921 года ДВР переживала серьезный кризис,
вызванный, в том числе, и действиями Азиатской конной дивизии в
Монголии. В свете всего вышеизложенного замысел Р.Ф.Унгерна имел вполне
реальные очертания. Именно так его и оценивал РВС пятой армии в своем
письме В.И.Ленину: «В случае успеха Унгерна, высшие монгольские круги,
изменив ориентацию, сформируют с помощью Унгерна правительство
автономной Монголии под фактическим протекторатом Японии. Мы будем
поставлены перед фактом организации новой белогвардейской базы,
открывающей фронт от Маньчжурии до Туркестана, отрезывающей нас от всего
Востока». Еще пессимистичнее выглядело сообщение И.Н.Смирнова в ЦК РКП
(б) 27 мая 1921 года. Он заявлял, что внутреннее положение ДВР хорошо
известно противнику. Положение армии ДВР И.Н.Смирнов расценивал как
безнадежное и предсказывал катастрофические последствия.

Р.Ф.Унгерна судили дважды. Первый суд над бароном
был совершен его соратниками. Офицеры Азиатской дивизии, составив
заговор, решили убить своего командира. Еще многие годы после этих
событий в своих мемуарах они продолжали осуждать барона за
безжалостность и жестокость. Второй суд состоялся в Новониколаевске 15
сентября 1821 года. На этот раз Унгерна судили его враги коммунисты.

Защитник Унгерна на суде в Новониколаевске
говорил: «Человек, во время долгой своей военной карьеры подвергавший
себя возможности постоянно быть убитым, фаталист, который на свое
пленение смотрит, как на судьбу, конечно лично не нуждается в защите. Но
в защите нуждается, в сущности говоря, та историческая правда вокруг
имени барона Унгерна,… которая создалась». Вот ради этой исторической
правды исследователь часто должен принимать на себя функции следователя,
что в деле Унгерна просто необходимо, так как его враги как в белом,
так и в красном лагере были заинтересованы в искажении исторической
действительности. Офицерам Азиатской конной дивизии нужно было оправдать
свое восстание против командира во время боевых действий, а красные
желали использовать «кровавого барона» в своей пропаганде.

На суде Р.Ф.Унгерна обвиняли в том, что при
наступлении его войсками в отношении населения Советской России (в
качестве системы покорения) применялись методы поголовного вырезания
(вплоть до детей, которые, по заявлению Р.Ф.Унгерна, вырезались на тот
случай, чтобы не оставлять «хвостов»). В отношении большевиков и
«красных» Унгерном применялись все виды пыток: разламывание в мельницах,
битье палками по монгольскому способу (мясо отставало от костей и в
таком виде человек продолжал жить), сажание на лед, на раскаленную крышу
и т.д.

Из этого делался вывод в том, что Унгерн виновен:
«в зверских массовых убийствах и пытках а) крестьян и рабочих, б)
коммунистов, в) советских работников, г) евреев, которые вырезались
поголовно, д) вырезании детей, е) революционных китайцев и т.д.

Посмотрим, насколько доказаны были эти обвинения.

На допросе по поводу применявшихся им мер
наказания Унгерн говорил, что применял смертную казнь. На вопрос по
поводу видов казни он отвечал: «вешали и расстреливали». На вопрос «А
применяли ли Вы монгольский способ бить до тех пор, пока не отлетят
куски мяса?» - Унгерн, по-видимому, с удивлением, отвечал: «Нет, тогда
он помрет…». Унгерн признавал, что сажал людей на лед и крышу. В допросе
на суде Унгерна спрашивали о том, сколько палок он приказывал давать в
виде наказания. Унгерн отвечал, что палками наказывали только солдат,
били по телу и давали до 100 ударов. В литературе можно встретить
указание на то, что 200 ударов ставят человека на грани смерти. Такое
высказывание вызывает серьезные сомнения. Например, распространенное в
России в XVIII - первой половине XIX веков наказание шпицрутенами (те же
палки) приводило к смерти в районе 4000 ударов, известны случаи, когда
выживали и получившие 12000 ударов. Сведений о том, чтобы от наказания
палками в Азиатской конной дивизии кто-то умирал, не имеется.

По-видимому, следователи так и не смогли понять
смысл наказаний, накладываемых бароном. Они считали, что посажение на
лед и на крышу было разновидностью пытки, поэтому иногда добавлялось «на
горячую крышу».

Во время допроса обвиняемого судьи интересовались,
за что Р.Ф.Унгерн избил адъютанта во время Первой мировой войны. Его
спрашивали: «Вы часто избивали людей?». «Мало, но бывало», — отвечал
барон.

Неоднократно Р.Ф.Унгерна спрашивали, приказывал ли
он сжигать деревни. Он отвечал утвердительно, но при этом разъяснял,
что «красные деревни» сжигались пустые, так как жители из них
разбегались. На вопрос о том, известно ли ему, что трупы людей
перемалывались в колесах, бросались в колодцы и вообще чинились всякие
зверства, Р.Ф.Унгерн отвечал: «Это неправда».

Единственный конкретный вопрос о расстрелах семей
был задан Р.Ф.Унгерну на допросе 27 августа в Троицкосавске. Барон
признал, что 2 семьи (9 человек) в Новодмитровке он приказал расстрелять
вместе с детьми. При этом он добавил, что в Капчарайской была
расстреляна еще одна семья, о чем у следователей сведений не было.

Были расстреляны комсостав и политработники 232
полка и помначштаба 104 полка Каннабих. В Гусиноозерском дацане за
грабеж обоза Р.Ф.Унгерн приказал выпороть всех лам. За присвоение денег
им был повешен сотник Архипов, отдан приказ расстрелять Казаградни за
то, что тот служит и ему, и красным.

На допросах упоминалась лишь одна фамилия
гражданского лица, казненного по приказу Р.Ф.Унгерна, это ветеринарный
врач В.Г.Гей, старый член кооператива Центросоюз. Из ответа Р.Ф.Унгерна
можно заключить, что его спрашивали о том, было ли вызвано убийство Гея
меркантильными интересами. Он ответил, что металлических денег у Гея
почти совсем не оказалось. Вопросы о судьбе семьи Гея не задавались.

В сводке, составленной следователями по допросам
Р.Ф.Унгерна 1 и 2 сентября 1921 года, шла речь о том, что он сначала
отрицал «избиение всего мужского населения поселка Мандал», а затем
сознался, что это было сделано с его ведома. В этом случае барон,
видимо, пошел навстречу следователям и взял на себя обвинение.
М.Г.Торновский упоминает поселок Мандал, но без всяких комментариев.
По-другому обстояло дело с захватом населенного пункта Маймачэн.
Командир чахар Найден-ван провел этот рейд самостоятельно, без
разрешения барона. Захват Маймачэна сопровождался грабежом и возможно
убийствами мирного населения. После этого инцидента чахары были
отправлены бароном обратно в Ургу.

Лишь однажды Р.Ф.Унгерну задали вопрос о том, знал
ли он о насилиях над женщинами, творимыми Л.Сипайловым. Р.Ф.Унгерн
отвечал, что такого не знает и считает эти слухи вздорными. Во время
допроса Р.Ф.Унгерн вспоминал, что была одна женщина, которую он приказал
посадить на лед (провела ночь на льду замерзшей реки).

На вопросы о побуждениях его жестокости со своими
подчиненными Р.Ф.Унгерн отвечал, что он бывал жесток только с плохими
офицерами и солдатами и что такое обращение вызывалось требованиями
дисциплины: «Я сторонник палочной дисциплины (Фридрих Великий, Павел I,
Николай I)». Этой дисциплиной и держалось все войско.

Как это ни странно, но следователи и судьи вовсе
не приложили усилий, чтобы выяснить масштаб преступлений Р.Ф.Унгерна. В
опубликованных материалах следствия и суда отсутствуют показания
свидетелей, лишь несколько раз упоминается о том, что они были. То, что
барон отрицал вменяемые ему в вину грабежи и казни мирных жителей, а
также сожжение сел вместе с женщинами и детьми, суд во внимание не
принял. Конкретными преступлениями, в которых барон признал себя
виновным, были расстрел трех семей (2 семьи из 9-ти человек, численность
третьей неизвестна), своих соратников Архипова, Казагранди и
кооператора Гея. Число расстрелянных по приказу Р.Ф.Унгерна евреев,
членов Центросоюза и пленных красноармейцев не устанавливалось. В
материалах следствия указывалось, что пленных красноармейцев барон или
отпускал, или принимал в ряды дивизии. Были случаи, когда он принимал на
командные должности пленных коммунистов.

Представляется, что коммунисты-следователи были
поражены скромностью «жестокостей» барона. Все выявленные преступления
волне укладывались в повседневную практику самих большевиков. Но
Р.Ф.Унгерн на суде должен был соответствовать образу «кровавого барона» и
служить пугалом для населения России. Отсюда и попытки придать
дисциплинарным наказаниям, практиковавшимся бароном, вид пыток (сажание
на раскаленную крышу, битье палками до отделения мяса), и явное, ни на
чем не основанное многократное преувеличение жертв деятельности
Р.Ф.Унгерна.

Смертный приговор Р.Ф.Унгерну был вынесен в
Кремле. 26 августа 1921 года В.И.Ленин передал по телефону Политбюро
свое заключение по делу барона, заканчивающееся словами: «…устроить
публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять». На
следующий день заключение В.И.Ленина в той же редакции было утверждено
Политбюро. Партийные вожди совершенно не приняли во внимание, что 17
января 1920 года Совет народных комиссаров принял постановление об
отмене смертной казни в отношении врагов Советской власти. В этом
отношении суд над Р.Ф.Унгерном находился в сильном контрасте с похожим
делом, слушавшимся в начале марта 1921 года. В советских газетах тот
процесс освещался под заглавием «Кровавый пир Семеновщины». К суду были
привлечены четырнадцать участников расправы над заключенными в Красных
казармах города Троицкосавска 8 и 9 января 1920 года. В те дни было
убито до 1000 человек. Городская дума для того, чтобы остановить казни,
была вынуждена просить о вводе в город китайских частей. Хотя в руки
советских властей попали далеко не главные виновники событий в Красных
казармах, но и некоторым из них вменялось в вину участие в убийствах:
заключенных рубили шашками, кололи штыками, били прикладами и пытались
травить ядом. Итогом этого шумного процесса стал приговор: семерых
подсудимых — к двадцати годам общественных работ, одного — к десяти
годам, одного — к десяти годам условно, трое были оправданы, а один
выслан из ДВР.

Суд соратников барона был строг, но можно
предположить, что столь же мало объективен, как и большевистский.
Многими исследователями замечено, что офицеры и чины Азиатской конной
дивизии, оставившие свои воспоминания, имели непосредственное отношение к
восстанию против Р.Ф.Унгерна. Они были заинтересованы в чернении
барона, чтобы снять с себя ответственность за провал похода и убийство
командира. Одновременно они пытались переложить на барона
ответственность за все плохое, что было сделано дивизией во время похода
в Монголию. Отсюда попытки представить Р.Ф.Унгерна прирожденно жестоким
человеком, проявлявшим это качество во все периоды своей жизни.

Что же смогли предъявить Р.Ф.Унгерну его судьи из
белого лагеря? Выясняется, что весьма немного (в том случае, если мы это
примем на веру). Действительно, по приказу барона людей не только
вешали и расстреливали, но даже сжигали заживо. Оправдать эти действия
невозможно, даже ссылаясь на чрезвычайную обстановку того времени. Но
можно попытаться понять, почему Р.Ф.Унгерн поступал так или иначе, чем
он руководствовался в вынесении приговоров, какие цели ставил перед
собой. Были ли правы современники барона, во главе с поэтом Арсением
Несмеловым (А.И.Митропольским) утверждавшие, что Р.Ф.Унгерн своими
жестокими поступками просто удовлетворял свою садистскую страсть?

Главным обвинителем Р.Ф.Унгерна суждено было стать
М.Г.Торновскому. Он в течение многих лет собирал материал, чтобы
написать «беспристрастную» картину деятельности Азиатской конной
дивизии. Из десяти конкретных лиц, убитых по приказу Р.Ф.Унгерна и
перечисленных М.Г.Торновским (Чернов, Гей, Архипов, Ли, Дроздов,
Гордеев, Парняков, Энгельгарт, Ружанский, Лауренц), у других мемуаристов
встречаются: у А.С.Макеева - 6; у Н.Н.Князева - 3; у М.Н.Рибо- 2; у
Голубева - 1.

М.Г.Торновский (1882 — после 1955) — выпускник
Иркутского военного училища. В Первую мировую войну был командиром
батальона на Русско-германском фронте. Получил чин полковника и был
откомандирован для работы в Иркутском военном училище. После революции
уехал в Харбин, где вступил в антибольшевистскую организацию «Комитет
защиты Родины и Учредительного собрания». Позднее в армии А.В.Колчака
командовал 1-м Егерским полком. В 1919 году был командирован в ставку
А.В.Колчака, но по дороге получил известие, что адмирал расстрелян, и
остался в Урге.

Во время осады города Р.Ф.Унгерном М.Г.Торновский
был заключен китайцами в тюрьму, где провел около двух месяцев. 10 или
11 января 1921 года он был освобожден по приказу военного министра из
Пекина. После объявления в Урге о приеме добровольцев в Азиатскую конную
дивизию М.Г.Торновский явился в штаб Р.Ф.Унгерна и представился
генералу Б.П.Резухину. Он был определен на должность начальника штаба.
М.Г.Торновский вспоминал, что у него «не лежало сердце к семеновцам»,
так как их деятельность была ему хорошо известна. Сослуживец
М.Г.Торновского поручик А.И.Орлов и сотник Патрин, перешедшие в 1919
году от Г.М.Семенова к А.В.Колчаку, вообще бежали из Урги, чтобы не
служить у Р.Ф.Унгерна. Вызывает удивление, что барон назначил на пост
начальника штаба незнакомого ему офицера. В глазах Р.Ф.Унгерна
М.Г.Торновского компрометировало даже то, что он был членом «Комитета
защиты Родины и Учредительного собрания». Не говоря уже о том, что по не
совсем понятным причинам командир полка покинул театр боевых действий и
в течение года занимался предпринимательством в Урге, в то время, как
Азиатская дивизия вела непрерывные бои. Р.Ф.Унгерн вообще очень
подозрительно относился к колчаковским обер-офицерам, предпочитая не
принимать их на службу. Скорее всего, М.Г.Торновский был определен в
штаб для более тщательной проверки. Через две недели работы, видимо,
получив благоприятный отзыв Б.П.Резухина, Р.Ф.Унгерн назначил его в свой
личный штаб. Сам М.Г.Торновский признавал, что в его распоряжении не
было ни одного человека и он не получал заданий (кроме допроса
полковника Лауренца).

Р.Ф.Унгерн был крайне холоден со своим новым
подчиненным. 5 февраля М.Г.Торновский поступил на службу в Азиатскую
конную дивизию, а уже 17 марта он был ранен и выбыл из строя на два
месяца. До самого выхода дивизии из Урги М.Г.Торновский не имел доступа к
информации и пользовался лишь слухами о происходившем. О многом говорит
тот факт, что, выступая в поход, Р.Ф.Унгерн не оставил в Урге своего
бывшего начальника штаба (еще ходившего на костылях и не могшего
самостоятельно сесть на лошадь). 14 июня М.Г.Торновский догнал дивизию и
получил назначение «походным интендантом», хотя интендантства в то
время дивизия не имела. Таким образом, описание боевых действий
Азиатской конной дивизии в своих воспоминаниях автор передавал также с
чужих слов.

Уже вскоре появилось новое обстоятельство, очень
настроившее М.Г.Торновского против командира дивизии. По словам
мемуариста, на р.Селенгу прибыл капитан Безродный, привезший много
документов, компрометировавших колчаковских офицеров. По поводу
М.Г.Торновского Безродному удалось получить показания о том, что он
преклоняется перед В.И.Лениным и сочувствует его деятельности. Донос был
основан на действительно имевшем место разговоре, где М.Г.Торновский
отмечал, что Ленин войдет навсегда в историю России. Только
заступничество генерала Б.П.Резухина заставило Р.Ф.Унгерна воздержаться
от расправы с мнимым большевиком. Хотя позднее мемуарист и получил
задание пропагандировать в деревнях цели противобольшевитского похода,
доверия Р.Ф.Унгерна он так и не заслужил. Это «вербовочно-агитационное
бюро» за 15 дней работы завербовало всего трех добровольцев. В
результате 10 августа по приказу Р.Ф.Унгерна М.Г.Торновский был
определен простым всадником в первый полк, где, впрочем, был поставлен
старшим над санитарами.

М.Г.Торновский заявлял, что он ничего не знал о
заговоре. Полной неожиданностью для него было убийство Б.П.Резухина. Тем
не менее, М.Г.Торновский был избран офицерами командиром бригады и увел
ее в Китай. Р.Ф.Унгерна он больше не видел. Даже из этого краткого
обзора видно, что у М.Г.Торновского не было причин любить Р.Ф.Унгерна.
Служили они вместе очень недолго и их отношения не сложились. Учитывая
все вышеизложенное, М.Г.Торновского трудно считать беспристрастным
свидетелем. Большая часть его воспоминаний записана с чужих слов.
Воспоминания соратников Р.Ф.Унгерна вообще во многих местах повторяют
друг друга. Это и понятно, ни один из бойцов Азиатской конной дивизии не
мог быть одновременно во всех местах действий ее подразделений.
Оказывается, что свидетелей «зверств» барона практически нет. Все
мемуаристы передают слухи или чужие рассказы. Чтобы быть до конца
объективными, воспользуемся показаниями самого «беспристрастного»
обвинителя М.Г.Торновского, компилировавшего воспоминания своих
предшественников.

Самым впечатляющим из наказаний, примененных
Р.Ф.Унгерном, стала расправа над прапорщиком Черновым. Первым казнь
Чернова описал Голубев (1926 год), видимо, служивший в Азиатской конной
дивизии (других сведений о нем нет). Согласно его рассказу, после
провала первых наступлений на Ургу Азиатская дивизия отошла на Акшу,
имея с собой большой обоз с ранеными. Там распоряжались бывший комендант
Даурии полковник Лауренс и прапорщик Чернов. Договорившись между собой,
они решили убить больных, у которых были деньги. Позднее, чтобы
облегчить обоз, они отдали приказ отравить тяжелораненых, но фельдшер не
выполнил этого указания. Когда Р.Ф.Унгерн получил сведения о
злоупотреблениях в обозе и лазарете, он приказал арестовать прапорщика
Чернова, пороть его, а затем сжечь живым на костре. В дальнейшем
сообщение о преступлении и казни Чернова повторялось с различными
вариациями многими мемуаристами. Например, в 1934 году Н.Н.Князев писал,
что Чернов был сожжен за убийство и ограбление нескольких раненых
всадников, лежавших в лазарете. Очевидно, что Р.Ф.Унгерн специально
придал казни Чернова показательный, демонстративный характер, чтобы
пресечь повторение подобных случаев в дальнейшем.

По свидетельству Голубева, подполковник Лауренц
был соучастником преступления Чернова. М.Г.Торновский, который лично
допрашивал Лауренца, подтверждал это сообщение. По его свидетельству,
Лауренц обвинялся в том, что грабил монголов и хотел отравить раненых,
находившихся в госпитале. Можно предположить, что М.Г.Торновскому
действительно было поручено допросить Лауреца о его служебной
деятельности, но о действительном обвинении он ничего не знал.
Подполковник Лауренц, как комендант Даурии, был ближайшим сотрудником
Р.Ф.Унгерна. Он вместе с командиром Анненковского полка полковником
Циркулинским был ранен во время второго штурма Урги. Затем Циркулинский и
Лауренц получили особое задание и были направлены в Китай.

О миссии подполковника Лауренца можно получить
сведения из письма Р.Ф.Унгерну неизвестного войскового старшины 25
января 1920 года: «Подполковник Лауренц для точной разведки положения на
местах выезжает в Хайлар, вероятно в Харбин…». Сохранились два письма
Лауренца к Р.Ф.Унгерну от 1 и 7 февраля, где он отчитывался о выполнении
задания. 2 марта 1921 года Р.Ф.Унгерн писал Чжан Куню о том, чтобы он
не верил полковнику Лауренцу, так как он бежал.

Миссия Лауренца и Циркулинского оказалась
рискованной. Китайцы начали аресты людей, связанных с бароном.
Циркулинский был арестован при попытке провести транспорт с
медикаментами в Ургу. Он сидел в китайской тюрьме и подвергался пыткам.
Груз был конфискован. За проявленную верность Р.Ф.Унгерн простил
Циркулинскому не только потерю груза, но и дезертирство офицерской сотни
Анненковского полка, командиром которого Циркулинский был до ранения.
Когда он вернулся назад, Р.Ф.Унгерн назначил его начальником обороны
Урги. Видимо, Лауренц повел себя иначе и, выполняя задание барона, не
проявил стойкости и верности белому делу, за что и был расстрелян.

Во время суда над Р.Ф.Унгерном упоминались
несколько фамилий лиц, расстрелянных по приказу барона. Особым вниманием
судей пользовался священник Ф.А.Парняков. На заданный ему на эту тему
вопрос Р.Ф.Унгерн отвечал, что приказал убить священника потому, что тот
был председателем какого-то комитета. В дальнейшем большевики
продолжали «разыгрывать карту» Ф.А.Парнякова: «Христианин, верующий в
Бога, отправляет другого христианина - священника Парнякова на тот свет,
так как он красный… Барон Унгерн — религиозный человек, я в этом
нисколько не сомневаюсь, и это подчеркивает то, что религия никогда не
спасала никого от самых величайших преступлений», - гневно восклицал
обвинитель Е.Ярославский.

Что же писали соратники барона о священнике, чья
смерть была использована большевиками для разоблачения религии?
Полковник В.Ю.Сокольницкий, начальник штаба отряда Кайгородова, писал,
что Федор Парняков был большевиком и председателем одного из
кооперативов Урги. Член Войскового правления Енисейского казачьего
войска К.И.Лаврентьев, во время осады Урги заключенный китайцами в
тюрьму, утверждал, что о. Федор Парняков сыграл провокаторскую роль в
судьбе русских заключенных. Он тормозил их перевод в теплое помещение.
Вполне конкретно описывал деятельность Ф.А.Парнякова проживавший с 1820
года в Урге М.Г.Торновский. Он называл священника «большевиствующим
деятелем», одним из главных проводников коммунистических идей.
Ф.А.Парнякова и его товарищей М.Г.Торновский обвинял в гибели около 100
русских людей, расстрелянных по их доносам в Урге и ее окрестностях. В
другом месте мемуарист писал, что Ф.А.Парняков и его сыновья были
причастны к террористической группе революционеров еще с 1905 года. Сам
священник был «пьяница, похабник, несомненный атеист». Очевидно, что
приказ расстрелять священника Р.Ф.Унгерн отдал по просьбе части жителей
Урги, считавших Ф.А.Парнякова большевиком и агентом китайцев.

Врач С.Б.Цыбыктаров возглавлял больницу при
российском консульстве в Урге. После взятия Унгерном города он был
арестован по обвинению в большевизме и расстрелян. По этому поводу
М.Г.Торновский в своих воспоминаниях предполагал, что С.Б.Цыбыктаров был
кем-то оклеветан или убит с целью реквизиции его имущество. Из
воспоминаний Д.П.Першина, который сопровождал С.Б.Цыбыктарова к барону
после ареста, следует, что последний очень раскаивался, что произносил
речи на собрании в Урге в присутствии конвойных казаков. Сам Р.Ф.Унгерн
говорил о С.Б.Цыбыктарове: «В Чите на собрании я слышал, как он
распинался за коммунистов и за всякие свободы».

После взятия Урги были расстреляны некоторые
колчаковские обер-офицеры. М.Г.Торновский писал, что за панические слухи
был расстрелян подполковник Дроздов. По этому поводу А.С.Макеев
вспоминал, что панические настроения Р.Ф.Унгерн ликвидировал, расстреляв
подполковника Дроздова, распространявшего слухи. После этого больше
никто не решился сомневаться в «устойчивости ургинской жизни».

В Урге был арестован и расстрелян бывший кяхтиский
комиссар А.Д.Хитрово. По воспоминаниям Д.П.Першина, за два дня до
ареста Хитрово заходил к нему и рассказывал об ужасах семеновщины в
Троицкосавске. Он порицал атаманщину и считал ее причиной краха
А.В.Колчака. А.Д.Хитрово принимал участие в решении троицкосавского
городского самоуправления пригласить в город китайцев, чтобы прекратить
произвол семеновцев. Д.П.Першин вспоминал, что несколько членов
городского самоуправления были расстреляны большевиками за приглашение
китайцев. Не избежал этой участи и А.Д.Хитрово, но по приказу
Р.Ф.Унгерна.

М.Г.Торновский вспоминал, что Р.Ф.Унгерн
конфисковал в Урге большой кожевенный завод и поставил управлять им
Гордеева (в прошлом крупного кожевника-заводчика на Волге). Вскоре
Гордеева за маловажный поступок повесили. Что же это за «маловажный
поступок»? М.Г.Торновский упоминал, что Гордеев украл 2500 долларов и
какое- то количество сахара. К.И.Лаврентьев так же указывал, что Гордеев
был расстрелян за кражу сахара со складов завода. Командир сотни
Азиатской конной дивизии получал в месяц 30 рублей, в сравнении с этим
кража 2500 долларов была очень серьезным делом (мародеров Р.Ф.Унгерн
вешал и за украденный отрез ткани).

С 1912 года в Монголии действовал кооператив
Центросоюз, занимавшийся заготовкой мяса и кож. После революции
руководство Центросоюза переориентировалось на контакты с советской
Москвой. Служащие кооператива снабжали деньгами и продовольствием
красных партизан, в то же время срывали поставки мяса белому фронту.
Перед занятием Урги Р.Ф.Унгерн был настроен на поголовное истребление
служащих Центросоюза как большевиков. Но перед штурмом к Унгерну
перебежали двое забайкальских казаков, низовые сотрудники кооператива, и
передали информацию обо всех служащих Центросоюза. Во время последнего
боя за Ургу бывшие белогвардейцы из числа служащих кооператива
присоединились к бойцам Унгерна и стали истреблять своих бывших коллег
большевиков. В дальнейшем Р.Ф.Унгерн продолжил репрессии против членов
Центросоюза, заподозренных им в большевизме. Так был убит вместе с
семьей ветеринарный врач В.Г.Гей. Описывавший его смерть М.Г.Торновский
упоминал, что у Р.Ф.Унгерна были данные, что В.Г.Гей находится в
постоянной связи со штабом 5-й советской армии в Иркутске.
Ф.Оссендовский в своей книге «Звери, люди и боги» писал о В.Г.Гейе: «Он
вел дело на широкую ногу, а когда в 1917 году большевики захватили
власть, стал сотрудничать с ними, быстро сменив убеждения. В марте 1918
года, когда армия Колчака прогнала большевиков из Сибири, ветеринара
арестовали и судили. Его, впрочем, быстро освободили: ведь он был
единственным человеком, способным осуществлять поставки из Монголии, и
он действительно тут же передал Колчаку все находившееся у него в
наличии мясо, а также серебро, полученное от советских комиссаров».

За воровство Р.Ф.Унгерн нередко расстреливал и
своих собственных офицеров, даже заслуженных. М.Г.Торновский, видимо из
воспоминаний А.С.Макеева, заимствовал рассказ о казни адъютанта барона и
его жены Ружанских. Адъютант, получив по подложному документу 15000
рублей, бежал, надеясь захватить в госпитале свою жену санитарку, но они
были пойманы и казнены. После этого должность адъютанта получил
А.С.Макеев.

Большинство мемуаристов, описывающих заключение
унгерновской эпопеи, упоминало казнь полковника П.Н.Архипова. Он
присоединился к Азиатской конной дивизии перед последним штурмом Урги,
приведя с собой конную сотню в 90 казаков. М.Г.Торновский посвятил
смерти П.Н.Архипова отдельный подраздел своего труда. В конце июня
Р.Ф.Унгерн получил известия от Л.Сипайлова о том, что П.Н.Архипов утаил
часть золота, захваченного во время взятия китайского банка (по разным
сведениям 17-18 фунтов или три с половиной пуда). Полковник во всем
сознался и был казнен (по разным сведениям расстрелян, повешен или
удушен после пыток).

Несмотря на то, что Р.Ф.Унгерн вынужден был
прибегать к услугам палачей и доносчиков, это не значит, что он
относился с уважением и любовью к этим людям. Барон терпел их до той
поры, пока они были необходимы. Н.Н.Князев указывал, что в период отхода
от Троицкосавска Р.Ф.Унгерн отдал письменный приказ генералу
Б.П.Резухину повесить своего главного палача Л.Сипайлова, когда он
прибудет в отряд. Тогда же сурово наказан был главный врач дивизии
А.Ф.Клингенберг. Расправа над ним запомнилась многим мемуаристам.
М.Г.Торновский описывал эту расправу с врачом (4 июня 1921 года) так:
Р.Ф.Унгерн, увидев плохо перевязанного раненного, подбежал к
А.Ф.Клингенбергу и стал бить его сначала ташуром, а затем и ногами, в
результате сломав ему ногу. После этого врач был эвакуирован в Ургу. При
внимательном рассмотрении биографии А.Ф.Клингенберга надо признать, что
у барона мог быть и другой повод, кроме плохого ухода за больными, для
наказания своего главного врача. Мемуарист Голубев так описывал
деятельность А.Ф.Клингенберга: бежав от красных из Верхнеудинска, он
стал работать врачом в Кяхте, где сошелся с местными евреями. Оказавшись
мобилизованным в дивизию Р.Ф.Унгерна после взятия Урги, А.Ф.Клингенберг
возглавил расправу над евреями. Во главе казаков он приходил на
квартиры своих старых знакомых, изымал деньги и ценности, а затем
расстреливал хозяев. Затем А.Ф.Клингенберг стал осведомителем и доносил
барону о разговорах среди раненых в госпитале, «многим сократив жизнь».
За это он и был расстрелян по приказанию полковника Циркулинского уже
после оставления белыми Урги.

Нет ясности с обстоятельствами смерти двух других
медиков. М.Г.Торновский сообщал о казни зубного врача корейца Ли и
медицинского фельдшера из Омска Энгельгардт-Езерского. Причем, последний
был сожжен так же, как прапорщик Чернов. М.Г.Торновский не знал причины
этих казней. Вскользь о них упоминали А.С.Макеев (о Ли), Д.Д.Алешин и
Н.М.Рибо (о Энгельгардт-Езерском). Если принимать на веру эти сообщения,
то прослеживается какая-то необычная пристрастность барона к
медицинским работникам. Г.М.Семенов вспоминал, что в бытность свою в
Хайларе Р.Ф.Унгерн отдал приказ расстрелять доктора Григорьева, ведшего
пропаганду против барона. Среди распоряжений Р.Ф.Унгерна по отдельной
Азиатской конной бригаде сохранился приказ от 20 декабря 1919 года по
поводу ареста врача бригады Ильинского. Барон приказывал арестовать
медика на один день и две ночи за то же самое, за что он уже арестовывал
его две недели назад: «Посмотрю, кому надоест раньше: мне ли сажать,
ему ли сидеть», - писал Р.Ф.Унгерн (заметим, что вопреки мнению,
сложившемуся в исторической литературе о режиме на станции Даурия, речь в
приказе идет лишь об аресте, физическое воздействие вообще не
предусматривалось). Врачи отвечали барону нелюбовью, один из них —
Н.М.Рибо — принял активное участие в заговоре против командира Азиатской
конной дивизии. Очевидно, что Р.Ф.Унгерн был монархистом ультраправых
убеждений. В его глазах большевиком был любой, не разделявший его
взглядов на государственное устройство. Таким образом, в число таких
«большевиков» попадала почти вся русская интеллигенция того времени.
Близко же сталкиваться в ходе действий дивизии Р.Ф.Унгерну приходилось в
основном с медиками. С ними, как с представителями «революционной
интеллигенции», он бывал иногда, мягко говоря, не в меру суров.

Подозрительность Р.Ф.Унгерна к новым людям,
попадавшим в дивизию, была вполне обоснована. На разных уровнях
партийного руководства, в том числе и на самом высоком, в Москве,
неоднократно издавались директивы о посылке агитаторов в отряды барона с
целью их разложения. В монографии, посвященной деятельности ВЧК-ГПУ,
вышедшей в 70-х годах, утверждалось, что пленение Р.Ф.Унгерна было
организовано полномочным представителем ГПУ Сибири И.П.Павлуновским. В
отрядах барона действовали советские агенты, которые и организовали
заговор в Азиатской конной дивизии. Хотя такое заявление и
представляется очень сомнительным, но подобную задачу чекисты перед
собой определенно ставили.

Очень показательным примером является описание в
мемуарах расправы Р.Ф.Унгерна над единственным конно-артиллеристом
дивизии капитаном Оганезовым. В описании М.Г.Торновского Оганезов был
отправлен пасти скот в наказание за то, что его батарея вела огонь с
закрытой позиции. Другую версию этого события приводит Н.Н.Князев. По
его воспоминаниям, Оганезов был наказан за то, что обстрелял сопку, где в
это время находился барон. Мы уже никогда не узнаем, как происходили
эти события. Прочие мемуаристы не упоминают о них. Но если совместить
оба рассказа, то получится, что Оганезов обстрелял сопку, где находился
Р.Ф.Унгерн после его запрещения стрелять с закрыт