Александр Михайлович, великий князь. История Российской империи

В этом году, 26 февраля исполнилось 85 лет со дня смерти Великого Князя Александра Михайловича, внука Императора Николая I и шурина последнего Российского Государя Императора Николая II. Александр Михайлович вошёл в историю как один из самых незаурядных и, как он сам себя называл, «непутёвых» представителей Российской Императорской Фамилии. Первую часть своей многосторонней жизни он посвятил императорскому флоту, а незадолго перед Первой мировой войной, он стал отцом-основателем русской военной авиации. Уже в эмиграции Александр Михайлович шокировал многих своих соотечественников, увлёкшись спиритизмом и мистицизмом, выступая с лекциями на тему потусторонней жизни и общения с душами усопших.

Александр Михайлович был пятым ребёнком и четвёртым сыном в семье Великого Князя Михаила Николаевича и Великой Княгини Ольги Фёдоровны, урождённой принцессы Баденской. Он появился на свет 1/13 апреля 1866 года в Тифлисе, когда его отец занимал должность Наместника Императора на Кавказе. Будучи одарённым и высокообразованным человеком, Александр Михайлович (или Сандро, как его зачастую звали близкие и друзья на грузинский манер), решил связать свою жизнь с флотом. В возрасте девятнадцати лет он блестяще окончил Морское училище и совершил своё первое кругосветное путешествие на корвете «Рында». Великий Князь был одним из немногих, кто пытался предпринять шаги по реформированию русского военного флота, но практически всегда сталкивался с твёрдым непониманием насущных проблем армии в верхах власти. В конечном итоге, его служба прервалась, а позднее он ненадолго возглавил русский торговый флот, но в ходе подковёрных интриг был вынужден оставить и этот пост.

Великий Князь Александр Михайлович в возрасте четырёх лет

Великий Князь в бытность юнкером Морского училища

Вице-адмирал Российского Императорского Флота Великий Князь Александр Михайлович

Оказавшись в отставке, Великий Князь не стал коротать время в своём крымском имении Ай-Тодор и вспоминать былые лучезарные годы. Его буйная натура при любых жизненных обстоятельствах искала себе дело, приносящее пользу, как государству, так и обществу. Узнав о перелёте французского авиаконструктора Луи Блерио через Ла-Манш, Александр Михайлович загорелся идеей развития воздухоплавания в России. Благодаря его энергии и огромным усилиям, в ноябре 1910 года в Севастополе была открыта первая в России авиационная школа, а Александр Михайлович по праву стал носить звание шефа императорского военно-воздушного флота.

Великий Князь инспектирует авиационную школу в Севастополе

С детства он был дружен со своим двоюродным племянником и почти ровесником Николаем II. Тогда же Александр Михайлович познакомился со старшей сестрой будущего Государя Ксенией Александровной, которая в 1894 году стала его женой. У них родились шестеро статных и красивых сыновей и одна очаровательная дочь. После революции Александр Михайлович проживал вместе с семьёй в своём крымском имении Ай-Тодор, где был взят под домашний арест. Он также стал свидетелем оккупации полуострова немецкими войсками, а затем и прихода в Крым бывших союзников по Антанте.

Великий Князь Александр Михайлович с супругой и детьми

Александр Михайлович и Ксения Александровна незадолго перед Февральской революцией

Великий Князь покинул Россию в декабре 1918 года на борту британского крейсера «Форсайт». Александр Михайлович спешил во Францию на Версальскую конференцию, где хотел выступить перед ведущими мировыми лидерами, чтобы те оказали помощь Белому движению и погибающей России. Но ему так и не удалось ни с кем встретиться, поскольку многие полагали, что Романовы навсегда выброшены на обочину мировой истории.

Александр Михайлович поселился во Франции отдельно от жены. Их брак дал трещину ещё в начале 1910-х годов, а уже в изгнании он пытался добиться от супруги официального развода, но Ксения Александровна была неумолима и упорно продолжала соблюдать династические приличия.

На склоне своих лет Александр Михайлович занялся написанием мемуаров, издав две книги воспоминаний. Первая вышла в 1929 году в Париже и была озаглавлена «Когда-то Великий Князь», а вторая - «Всегда Великий Князь» увидела свет в 1933 году. При написании своих воспоминаний Александр Михайлович проявил незаурядный литературный талант, показав мастерство художественного слова. В его мемуарах масса интересных, уникальных и загадочных воспоминаний о семье, родине и жизни в изгнании. Фактически, воспоминания Великого Князя - настоящий бестселлер Дома Романовых, но, увы, полностью доверять словам и рассказам внука Императора Николая I невозможно. Порой ради красного словца или яркого описания события, Александр Михайлович пользовался откровенными слухами и нелепыми домыслами, но, несмотря ни на что, читать эти мемуары довольно интересно.

Портрет Великого Князя Александра Михайловича работы Николаса Зарокилли. 1920-е гг.

Под конец своей жизни он увлёкся спиритизмом и стал проповедовать необходимость духовной революции. Один швейцарский знакомый предложил Александру Михайловичу прочесть в Цюрихе лекцию о спиритизме. Вскоре пришло новое предложение о курсе лекций уже в США. В далёкой Америке Великий Князь провёл три зимы и прочитал более шестидесяти лекций, но его тянуло в Европу, поближе к родственникам.

Во время турне по США с курсом лекций о спиритизме

Вернувшись из Штатов, Александр Михайлович поселился на своей любимой французской Ривьере. Он пытался заглушить в себе тяжёлые воспоминания о гибели родных братьев Ники и Жоржа, расстрелянных в Петропавловской крепости в 1919 году, забыть кровавые события революции и Гражданской войны. Александр Михайлович одним из первых среди многочисленной родни, стал детально анализировать причины катастрофы, обрушившейся на Россию в 1917 году. Он всё время думал о своей Родине и не переставал надеяться на скорое возвращение домой. «Если мы вернёмся в Россию, то и там будем работать не покладая рук; нам самим придётся строить своё благополучие, помощи ждать будет не от кого, - обращался Великий Князь к своим соотечественникам. - Мы должны любить Россию и русский народ. Раз и навсегда мы должны понять, что новой России мы ничего не можем дать, кроме любви».

Окончив свою вторую книгу воспоминаний в августе 1932 года, Александр Михайлович неожиданно для окружающих слёг. Его мучили страшные боли в спине. За время болезни он сильно похудел и практически не вставал с постели. Врачи диагностировали у него рак лёгких в последней стадии. Спешно приехавшая из Великобритании Великая Княгиня Ксения Александровна «нашла ужасную перемену в Сандро». Все стали понимать, дни Александра Михайловича сочтены. Его дочь, княгиня Ирина Александровна перевезла отца в Ментон, на виллу Сент-Терез, принадлежавшую друзьям княгини, супружеской чете Чириковых, которые в трагические дни домашнего ареста 1917–1918 годов находились вместе с Юсуповыми в крымском имении Кореиз.

До приезда Ксении Александровны, Ирина Александровна вместе с Ольгой Константиновной Чириковой, сменяя друг друга, самоотверженно ухаживали за Великим Князем. «Доктора вовсе не отчаиваются, хотя положение очень серьезное, - писала Ксения Александровна в декабре 1932 года в частном письме. - Ему необходимо усиленное питание, но при отсутствии аппетита и отвращении к пище трудно этого достигнуть, и он изводится, когда его упрашивают есть. Вообще с ним очень трудно и не знаешь часто, с какой стороны подойти! Ольга Константиновна за ним ухаживает, как ангел, я должна сказать, и с великим терпением, а ей, бедной, попадает без конца».

Одна из последних фотографий Александра Михайловича, сделанная незадолго до его кончины

В свой первый приезд Ксения Александровна остановилась в частном пансионе, который находился буквально в нескольких шагах от дома Чириковых. Причину, почему она не поселилась на вилле Сент-Терез, Ксения Александровна описала в письме к Александре Оболенской: «Сандро, узнав о моём намерении приехать, написал мне, что места в доме нет, хотя Чириковы, конечно, скажут, что есть, но он знает, что это их стеснит и его тоже».

В декабре 1932 года Александру Михайловичу стало намного лучше, поэтому Ксения Александровна решила на Рождественские каникулы вернуться в Лондон и провести время с сыновьями. «Доктора более довольны его общим состоянием, и теперь легче будет делать “traitementsеrieux” (серьёзное лечение), - писала Великая Княгине в Париж Александре Оболенской. - В прошлую субботу Сандро причастился и был очень доволен, но устал после всех эмоций. Он позвал Ирину, Ольгу Константиновну и меня к себе в комнату, и мы все помолились вместе - священник прочёл молитвы перед и после причастия».

В феврале 1933 года Ксения Александровна вновь вернулась на юг Франции, где нашла своего мужа «намного бодрее и лучше». Лечащий врач Бусса был доволен состоянием пациента, но внешний вид Александра Михайловича не внушал оптимизма. «Он лежит по утрам у открытого окна на солнце и даже загорел - пока только одна щека, - писала Ксения Александровна своей подруге Александре Оболенской. - Худ он невероятно - больно смотреть».

Развязка событий наступила очень быстро. Все понимали, что дни Великого Князя давно сочтены, но никто не ожидал, что смерть придёт за Александром Михайловичем так быстро и неожиданно. 25 февраля 1933 года Великая Княгиня Ксения Александровна была приглашена в качестве почётного гостя на бал выпускников Пажеского корпуса. Вернувшись с торжественного мероприятия, Ксения Александровна до 11 часов вечера провела у постели больного супруга. Когда их единственная дочь Ирина Александровна пришла на виллу, чтобы заменить мать, Великая Княгиня поцеловала мужа, пожелала ему приятных снов и отправилась в пансион. Как оказалось, это был их последний совместно проведённый вечер.

В три часа ночи Александр Михайлович внезапно почувствовал страшные боли в области спины. Ирина Александровна немедленно послала за доктором и своей матерью, но она опоздала. Когда Ксения Александровна вернулась на виллу, её супруг тихо скончался на руках дочери. Приехавший следом врач лишь констатировал факт смерти своего пациента.

На следующий день все ведущие русские эмигрантские газеты во Франции, Германии и Югославии опубликовали на своих страницах некрологи и воспоминания в память о почившем внуке Императора Николая I. На имя Великой Княгини Ксении Александровны пришли телеграммы со словами соболезнования от Короля Великобритании Георга V, Короля Дании Кристиана X, Короля Швеции ГуставаV, герцога Коннаутского Артура и французского президента Альберта Лебрена. До конца своих дней Великая Княгиня хранила эти соболезнования в личных бумагах и под закат своей эмигрантской жизни часто доставала эти пожелтевшие от времени телеграммы, чтобы перечитать их и ещё раз вспомнить прожитые годы.

Великая Княгиня Ксения Александровна вместе с дочерью Ириной Александровной в день смерти супруга

В главном храме русской диаспоры, в Париже, в соборе Александра Невского на рю Дарю на следующий день после смерти Великого Князя была отслужена торжественная панихида, собравшая большое количество молящихся. Почтить память усопшего пришли члены Дома Романовых, видные политические и военные деятели старой России и Белой эмиграции. Панихиду отслужил знаменитый церковный деятель русского зарубежья протоиерей Георгий Спасский. Перед возгласом «Вечная память» отец Георгий произнёс короткое и глубокое слово, в котором ясно очертил личность усопшего «благоверного государя и Великого Князя», вспомнив его заслуги на посту во главе торгового и воздушного флотов, а также как представителя Российской Императорской Фамилии. В этот же день тело Великого Князя Александра Михайловича было перевезено из виллы Сен-Терез в церковь Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца в городе Ментон, где ежедневно, в 11 часов утра и в 5 часов вечера духовенством совершались панихиды. Ежечасно у гроба покойного сменялся караул из офицеров Союза Русских Лётчиков.

Три поколения семьи. Великая Княгиня Ксения Александровна с дочерью и внучкой. Фотография была сделана французскими репортёрами на вилле Сент-Терез в день погребения Великого Князя Александра Михайловича

Похороны Великого Князя состоялись 1 марта 1933 года. Отпевание в Ментоне возглавил настоятель храма протоиерей Григорий Ломако. Церковь была переполнена многочисленными молящимися и не смогла вместить всех желающих. Практически все русские эмигранты, проживавшие тогда на юге Франции, поспешили приехать в Ментон и отдать последний долг Великому Князю. На гробе покойного лежали офицерская фуражка и шашка. В Ментон для прощания с Александром Михайловичем приехали практически все его дети, кроме троих сыновей Никиты, Ростислава и Василия, проживавших в то время в США. На похороны из Дании прибыл король Кристиан X с женой королевой Александрой (она приходилась племянницей Александру Михайловичу, была старшей дочерью Великой Княгини Анастасии Михайловны и великого герцога Фридриха Франца III Мекленбург-Шверинского). Французские власти на церемонии отпевания представлял префект департамента Приморские Альпы.

В день похорон Великого Князя близлежащие улицы к церкви, где проходило отпевание, были переполнены русскими эмигрантами

Ещё при жизни и даже до падения монархии Великий Князь успел составить духовное завещание, которое было утверждено 4 августа 1914 года Императором Николаем II. О месте своего последнего упокоения Александр Михайлович писал: «Прошу Его Императорское Величество разрешить похоронить меня в Крыму в моём имении в Ай-Тодор». Помня о желании супруга и надеясь на скорый крах коммунизма в России, Великая Княгиня Ксения Александровна считала, что могила её мужа на юге Франции станет временной. Семья решила похоронить Александра Михайловича в склепе на кладбище небольшого курортного городка Рокбрюн-Кап-Мартен.

Среди многочисленной родни на прощании с Александром Михайловичем присутствовал Король Дании с супругой

Ровно в полдень траурная служба в церкви окончилась. Гроб на автомобиле был доставлен в Рокбрюн и после краткой панихиды опущен в склеп. Позднее в этом же склепе была похоронена Великая Княгиня Ксения Александровна, их сын князь Никита Александрович и невестка княгиня Мария Илларионовна.

Последняя панихида перед погребением

Через пять дней после похорон, уже в Лондоне в русской церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы в Виктории, была отслужена панихида по Великому Князю, на которой присутствовали его внуки и многочисленная русская диаспора. В этот же день в очередном выпуске русской газеты «Возрождение» было публиковано письмо Великой Княгини Ксении Александровны: «Не имея возможности писать отдельно всем лицам, почтившим память моего мужа и отовсюду выразившим глубоко нас тронувшее сочувствие нашему горю, прошу их всех принять самую сердечную благодарность от меня и моих детей».

Могила Великого Князя и его семьи находится на самом краю кладбища Рокбрюн. Большой православный крест, венчающий могилу, заметно отличается от остальных надгробий на кладбище. С того места, где Великий Князь нашёл свой вечный покой, открывается живописный и чарующий вид на Средиземное море. Где-то там, далеко на Востоке находится Россия и любимый Великим Князем Крым, где он мечтал найти свой вечный покой. Вернётся ли он когда-нибудь домой в родной Ай-Тодор?

@ Иван Матвеев

@ НП «Русская Культура»

Текст изумительно гениальный! Чистейший образец подлинно русского, имперского, евразийского мышления. Мышления, которое ставит интересы страны выше личных обид и чувства мести.

Александр Михайлович Романов (1866 - 1933) — великий князь, сын великого князя Михаила Николаевича, брат великого князя Николая Михайловича, муж великой княгини Ксении Александровны, отец княжны крови Ирины Александровны.

"— По-видимому, “союзники” собираются превратить Россию в британскую колонию, писал Троцкий в одной из своих прокламаций в Красной армии. И разве на этот раз он не был прав? Инспирируемое сэром Генрихом Детердингом*, или же следуя просто старой программе Дизраэли-Биконсфилда**, британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар… Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своею собственною изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали… к священной борьбе против Советов, с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи..."

*Британский “нефтяной король”.

**Государственный деятель Великобритании в 1840 - 1870-х годах.

Великий князь Александр Михайлович Романов "Книга воспоминаний", М., 1991

"Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.

Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.

Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".

Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.

Но вы, кажется, забываете, — возразил мой верный секретарь, — что, помимо прочего, победа Буденного означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.

Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.

Давно слышала цитаты из мемуаров Александра Михайловича Романова — внука Николая I — о большевиках, о Ленине, о святой женушке Аликс и другие. Но не доходили руки их прочитать.

И вот совершенно случайно все же я с ними столкнулась. Это удивительные мемуары и очень интересный человек, ищущий, с сильным характером. Крупная личность. В чем-то заблуждающийся, чего-то не разглядевший, но многое уловивший правильно.

Буду цитировать. И начну с мнения Александра Михайловича о переходе России к Капитализму от слова капитал буквально.

"Вчерашняя земледельческая Россия, привыкшая занимать деньги под залог своих имений в Дворянском банке, в приятном удивлении приветствовала появление могущественных частных банков. Выдающиеся дельцы петербургской биржи учли все выгоды этих общественных настроений, и приказ покупать был отдан.

Тогда же был создан знаменитый русский «табачный трест», — одно из самых больших промышленных предприятий того времени. Железо, уголь, хлопок, медь, сталь были захвачены группой петербургских банкиров. Бывшие владельцы промышленных предприятий перебрались в столицу, чтобы пользоваться вновь приобретенными благами жизни и свободой. Хозяина предприятия, который знал каждого рабочего по имени, заменил дельный специалист, присланный из Петербурга. Патриархальная Русь, устоявшая пред атаками революционеров 1905 года, благодаря лояльности мелких предпринимателей, отступила пред системой, заимствованной заграницей и не подходившей к русскому укладу.

Это быстрое трестирование страны, далеко опередившее ее промышленное развитие, положило на бирже начало спекулятивной горячке. Во время переписи населения Петербурга, устроенной в 1913 году, около 40.000 жителей обоего пола были зарегистрированы в качестве биржевых маклеров.

Адвокаты, врачи, педагоги, журналисты и инженеры были недовольны своими профессиями. Казалось позором трудиться, чтобы зарабатывать копейки, когда открывалась полная возможность зарабатывать десятки тысяч рублей посредством покупки двухсот акций «Никополь-Мариупольского металлургического общества».

Выдающиеся представители петербургского общества включали в число приглашенных видных биржевиков. Офицеры гвардии, не могшие отличить до сих пор акций от облигаций, стали с увлечением обсуждать неминуемое поднятие цен на сталь. Светские денди приводили в полное недоумение книгопродавцев, покупая у них книги, посвященные сокровенным тайнам экономической науки и истолкованию смысла ежегодных балансов акционерных обществ. Светские львицы начали с особым удовольствием представлять гостям на своих журфиксах «прославленных финансовых гениев из Одессы, заработавших столько-то миллионов на табаке». Отцы церкви подписывались на акции, и обитые бархатом кареты архиепископов виднелись вблизи биржи.

Провинция присоединилась к спекулятивной горячке столицы, и к осени 1913 года Россия, из страды праздных помещиков и недоедавших мужиков, превратилась в страну, готовую к прыжку, минуя все экономические заслоны, в царство отечественного Уолл-Стрита!

Будущее Империи зависло от калибра новых властителей дум, которые занялись судьбой ее финансов. Каждый здравомыслящей финансист должен бы был сознавать, что, пока русский крестьянин будет коснеть в невежестве, а рабочий ютиться в лачугах, трудно ожидать солидных результатов в области развития русской экономической жизни. Но близорукие дельцы 1913 года были мало обеспокоены отдаленным будущим. Они были уверены, что сумеют реализовать все вновь приобретенное до того, как грянет гром...

Племянник кардинала, русский мужик и банкир считали себя накануне войны владельцами России. Ни один диктатор не мог бы похвастаться их положением.

Ярошинский, Батолин, Путилов — вот имена, которые знала вся Россия.

Сын бывшего крепостного, Батолин начал свою карьеру в качестве рассыльного в хлебной торговле. Он был настолько беден, что впервые узнал вкус мяса, когда, ему исполнилось девять лет.

Путилов принадлежал к богатой петербургской семье. Человек блестящего воспитания, он проводил много времени за границей и чувствовал себя одинаково дома на плас де ла Бурс и на Ломбард-Стрит.

Годы молодости Ярошинского окружены тайной. Никто не мог в точности определить его национальности. Он говорил по-польски, но циркулировали слухи, что дядя его — итальянский кардинал, занимающий высокий пост в Ватикане. Он прибыл в Петербург уже будучи обладателем большого состояния, которое заработал на сахарном деле на юге России.

Биографии этих трех «диктаторов», столь непохожих друг на друга, придавали этой напряженной эпохи еще более фантастический колорит.

Они применили к экономической жизни России систему, известную у нас под именем «американской», но имеющую в С.Ш.С.А. другое название. Никаких чудес они не творили. Рост их состояния был возможен только благодаря несовершенству русских законов, которые регулировали деятельность банков.

Министр финансов держался от всего этого в стороне и с молчаливым восхищением наблюдал за тем, как этот победоносный триумвират все покорял «под нози своя». От пляски феерических кушей кружилась голова, и министр финансов имел полное основание считать, что его пост лишь переходная ступень к креслу председателя какого-нибудь частного банка.

Радикальная печать, неутомимая в своих нападках на правительство, в отношении трестов хранила гробовое молчание, что являлось вполне естественным в особенности если принять во внимание, что им принадлежали самые крупные и влиятельные ежедневные газеты в обеих столицах.

В планы этой группы входило заигрывание с представителями наших оппозиционных партий. Вот почему Максиму Горькому Сибирским банком были даны средства на издание в С. Петербурге ежедневной газеты «Новый Мир» большевистского направления и ежемесячного журнала «Анналы». Оба эти издания имели в числе своих сотрудников Ленина и открыто высказались на своих страницах за свержение существующего строя.

Знаменитая «школа революционеров», основанная Горьким на о. Капри, была долгое время финансирована Саввой Морозовым — общепризнанным московским «текстильным королем», — и считала теперешнего главу советского правительства Сталина в числе своих наиболее способных учеников. Бывший советский полпред в Лондоне Л. Красин был в 1913 году директором на одном из Путиловских заводов в С. Петербурге. Во время войны же он был назначен членом военного промышленного комитета.

На первый взгляд совершенно необъяснимы побуждения крупной буржуазии, по которым она поддерживала русскую революцию. Вначале правительство отказывалось верить сообщениям охранного отделения по этому поводу, но факты были налицо.

При обыске в особняке одного из богачей Парамонова были найдены документы, которые устанавливали его участие в печатании и распространении революционной литературы в России. Парамонова судили и приговорили к двум годам тюремного заключения. Приговор этот, однако, был отменен, в виду значительного пожертвования, сделанного им на сооружение памятника в ознаменование трехсотлетия Дома Романовых. От большевиков к Романовым — и все это в течение одного года!

«Действия капиталистов объясняются желанием застраховать себя и свои материальные интересы от всякого рода политических переворотов», доносил в своем paпopте один из чинов Департамента полиции, который был командирован в Москву расследовать дело богатейшего друга Ленина — Морозова. «Они так уверены в возможности двигать революционерами, как пешками, используя их детскую ненависть к правительству, что Морозов считает возможным финансировать издание ленинского журнала «Искры», который печатался в Швейцарии и доставлялся в Россию в сундуках с двойным дном. Каждый номер «Искры» призывал рабочих к забастовкам на текстильных фабриках самого же Морозова. А Морозов говорил своим друзьям, что он «достаточно богат, чтобы разрешить себе роскошь финансовой поддержки своих врагов».

Самоубийство Морозова произошло незадолго до войны, и, таким образом, он так и не увидел, как его имущество, по приказу Ленина, было конфисковано, а его наследники брошены в тюрьмы бывшими учениками морозовской агитационной школы на о. Капри.

Батолину же, Ярошинскому, Путилову и Парамонову и многим остальным удалось избежать расстрела в СССР только потому, что они своевременно бежали.

Эксцентричность, проявленная банкирами, была лишь знамением времени.

Война надвигалась, но на грозные симптомы ее приближения никто не обращал внимания. Над всеми предостережениями наших военных агентов заграницей в петербургских канцеляриях лишь подсмеивались или же пожимали плечами.

Когда брат мой, Великий Князь Сергий Михайлович, по возвращении в 1913 году из своей поездки в Австрию, доложил правительству о лихорадочной работе на военных заводах центральных держав, то наши министры в ответ только рассмеялись. Одна лишь мысль о том, что Великий Князь может иной раз подать ценный совет, вызвала улыбку.

Принято было думать, что роль каждого Великого Князя сводилась к великолепной праздности.

Военный министр генерал Сухомлинов пригласил к себе редактора большой вечерней газеты и продиктовал ему статью, полную откровенными угрозами по отношению к Германии, под заглавием «Мы — готовы!»

В тот момент у нас не было не только ружей и пулеметов в достаточном количестве, но наших запасов обмундирования не хватило бы даже на малую часть тех миллионов солдат, которых пришлось бы мобилизовать в случае войны.

В вечер, когда эта газетная статья появилась, товарищ министра финансов обедал в одном из излюбленных, дорогих ресторанов столицы.

— Что же теперь произойдет? Как реагирует на это биржа? — спросил его выдающийся журналист,

— Биржа? — насмешливо улыбнулся сановник: — милый друг, человеческая кровь всегда вносит в дела на бирже оживление.

И, действительно, на следующий день все бумаги на бирже поднялись. Инцидент со статьей военного министра был забыт всеми, кроме, быть может, германского посланника.

Остальные триста мирных дней были заполнены карточной и биржевой игрой, сенсационными процессами и распространившейся эпидемией самоубийств.

Однажды в пять часов утра, когда бесконечная зимняя ночь смотрелась в высокие, покрытые изморозью венецианские окна, молодой человек пересек пьяной походкой блестящий паркет московского Яра и остановился пред столиком, который занимала одна красивая дама с несколькими почетными господами.

— Послушай, — кричал молодой человек, прислонившись к колоннаде: — я этого не позволю. Я не желаю, чтобы ты была в таком месте в такое время.

Дама насмешливо улыбнулась. Вот уже восемь месяцев прошло с тех пор, как они развелись. Она не хотела слушать его приказаний.

— Ах так, — сказал более спокойно молодой человек: и вслед за тем выстрелил в свою бывшую жену шесть раз.

Начался знаменитый прасоловский процесс. Присяжные заседали оправдали Прасолова: им очень понравилось изречение Гете, приведенное защитой: «Я никогда еще не слыхал ни об одном убийстве, как бы оно ужасно не было, которое не мог бы совершить сам».

Гражданский истец принес апелляцию и просил перенести слушание дела в другой судебный округ.

— Московское общество, — писал гражданский истец в своей кассационной жалобе: — пало так низко, что более уже не отдает себе отчета в цене человеческой жизни. Поэтому я прошу перенести вторичное рассмотрениe дела в какой-нибудь другой судебный округ.

Вторичное рассмотрение дела имело место в небольшом провинциальном городке на северо-востоке России. Суд продолжался почти месяц, и Прасолов был снова оправдан.

На этот раз гражданский истец грозил организовать паломничество на могилу Прасоловой, чтобы оказать ей, что «Россия отказывается защищать оскорбленную честь женщины».

Если бы не началась война, то русскому народу были бы еще раз преподнесены тошнотворные подробности прасоловского дела, и словоохотливые свидетели в третий раз повторили бы свои невероятные описания оргий, происходивших в среде московских миллионеров.

Самые отталкивающие разновидности порока преподносились присяжным заседателям и распространялись газетами в назидание русской молодежи.

Жизнь убийцы и его жертвы описывалась с момента их знакомства в клубе самоубийц до свадебного пира, устроенного на даче «Черный Лебедь», который был построен знаменитым богачом в погоне за новизною ощущений. Описок свидетелей по делу пестрил именами московских тузов. Их поступки могли создать новые судебные процессы. Двое из них покончили с собою, ожидая вызова в суд. Другие бежали от позора заграницу.

Петербург не хотел отстать от Москвы и, еще во время прасоловского процесса двое представителей «золотой» петербургской молодежи Долматов и Гейсмар убили и ограбили артистку Тиме.

Арестованные полицией, они во всем сознались и объяснили мотивы преступления. Накануне убийства они пригласили своих друзей к ужину в дорогой ресторан. Им были нужны деньги. Они обратились к своим родителям за помощью, но получили отказ..

Они знали, что у артистки, имеются ценные вещи. И вот они отправились к ней на квартиру, вооружившись кухонными ножами.

— Истинный джентльмен, — писал по этому поводу в газетах один иронический репортер — должен уметь выполнить свои светские обязанности любой ценой.

Будущий историк мировой войны имел бы полное основание подробнее остановиться в своем исследовании на той роли, которую криминальные сенсации занимали в умах общества всех стран накануне войны.

Полиция уже расклеивала на улицах Парижа приказы о мобилизации, а жадная до уголовных процессов толпа с напряженным вниманием продолжала следить за процессом г-жи Генриетты Кайо, жены бывшего председателя французского совета министров, которая убила редактора «Фигаро» Гастона Кальметта за угрозы опубликовать компрометировавшие ее мужа документы. До 28 июля 1914 года фельетонисты европейских газет больше интересовалось процессом Кайо, чем австрийским ультиматумом Сербии.

Проездом чрез Париж по дороге в Poсcию я не верил своим ушам, слыша, как почтенные государственные мужи и ответственные дипломаты, образуя оживленные группы, с жаром спорили о том, будет ли или не будет оправдана г-жа Кайо.

— Кто это «она»? — наивно спросил я: — вы имеете в виду, вероятно, Австрию, которая, надо надеяться, согласится передать свое недоразумение с Сepбиeй на рассмотрениe Гаагского третейского трибунала?

Они думали, что я шучу. Не было никаких сомнений, что они говорили о Генриетте Кайо.

— Отчего Ваше Императорское Высочество так спешите вернуться в С. Петербург? — спросил меня наш посол в Париже Извольский. — Там же мертвый сезон... Война? — Он махнул рукой. — Нет, никакой войны не будет. Это только «слухи», которые время от времени будоражат Европу. Австрия позволит себе еще нисколько угроз. Петербург поволнуется. Вильгельм произнесет воинственную речь. И все это будет чрез две недели забыто.

Извольский провел 30 лет на русской дипломатической службе. Некоторое время он быль министром иностранных дел. Нужно было быть очень самоуверенным, чтобы противопоставить его опытности свои возражения. Но я решил все-таки быть на этот раз самоуверенным и двинулся в Петербург.

Мне не нравилось «стечение непредвиденных случайностей», которыми был столь богат конец июля 1914 года.

Вильгельм II был «случайно» в поездке в норвежские фиорды накануне представления Австрией ультиматума Сербии. Президент Франции Пуанкарэ «случайно» посетил в это же время Петербург.

Винстон Черчилль, первый лорд адмиралтейства, «случайно» отдал приказ британскому флоту остаться, после летних маневров, в боевой готовности.

Сербский министр иностранных дел «случайно» показал австрийский ультиматум французскому посланнику Бертело, и г. Бертело «случайно» написал ответ Венскому кабинету, освободить, таким образом, сербское правительство от тягостных размышлений по этому поводу.

Петербургские рабочие, работавшие на оборону, «случайно» объявили забастовку за неделю до начала мобилизации, и несколько агитаторов, говоривших по-русски с сильным немецким акцентом, были пойманы на митингах по этому поводу.

Начальник нашего генерального штаба генерал Янушкевич «случайно» поторопился отдать приказ о мобилизации русских вооруженных сил, а когда Государь приказал по телефону это распоряжение отменить, то ничего уже нельзя было сделать.

Но самым трагичным оказалось то, что «случайно» здравый смысл отсутствовал у государственных людей всех великих держав.

Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно — все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дня проповедовать умеренность.

За попытку напомнить об ужасах грядущей войны, они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине.

Немцы французы, англичане и австрийцы, русские и бельгийцы все подпадали под власть психоза разрушения, предтечами которого были убийства, самоубийства и оргии предшествовавшего года. В августе же 1914 года это массовое помешательство достигло кульминационной точки.

Лэди Асквит, жена премьер-министра Великобритании, вспоминает «блестящие глаза» и «веселую улыбку» Винстона Черчилля, когда он вошел в этот роковой вечер в ном. 10 на Даунинг стрит.

— Что же, Винстон, — спросила Асквит: — это мир?

— Нет, война, — ответил Черчилль.

В тот же час германские офицеры поздравляли друг друга на Унтер ден Линден в Берлине с «славной возможностью выполнить, наконец, план Шлиффена», и тот же Извольский, предсказывавший всего три дня тому назад, что чрез две, недели все будет в порядке, теперь говорил, с видом триумфатора, покидая министерство иностранных дел в Париже: «Это — моя война».

Вильгельм произносил речи из балкона берлинского замка. Николай II, приблизительно в тех же выражениях, обращался к коленопреклоненной толпе у Зимнего Дворца. Оба они возносили к престолу Всевышнего мольбы о карах на головы зачинщиков войны.

Все были правы. Никто не хотел признать себя виновным. Нельзя было найти ни одного нормального человека в странах, расположенных между Бискайским заливом и Великим океаном.

Когда я возвращался в Россию, мне довелось быть свидетелем самоубийства целого материка."

Александр Михайлович Тверской

Александр Михайлович Тверской

Александр Михайлович (1301 - 1339 гг.) - сын Михаила Ярославича Святого и Анны Кашинской, брат Дмитрия Грозные Очи, Константина и Василия Михайловичей.

До восшествия на владимирский престол

В 1318 г. Великий князь Тверской Михаил Ярославич, отправляясь в Орду, разделил свою вотчину между Александром и его старшим братом, Дмитрием Грозные Очи. После смерти отца, казнённого в Орде, Александр в 1320 г. ездил во Владимир и заключил мир по всей воле московского князя Юрия Даниловича. Первые годы правления Александра Михайловича прошли в борьбе с Юрием Даниловичем; Александр Михайлович был верным союзником и помощником своего брата. В 1323 г. Дмитрий и Юрий находились в Орде в ожидании ханского суда. Туда же прибыл и Александр. Здесь 21 ноября 1325 г. Дмитрий Тверской в гневе убил Юрия Московского при встрече.
15 сентября 1326 г. в Орде был казнён старший брат Александра Михайловича, Дмитрий Грозные Очи. Узбек-хан, несмотря на это, отдал ярлык на великокняжеское правление в Тверь. Старшим в роду тверских князей был Александр Михайлович.

Великий князь Тверской: 1326 - 1327 гг.
Великий князь Владимирский: 1326 - 1327 гг.

Тверское восстание 1327 года

Поначалу всё складывалось благополучно, но в конце лета 1327 г. в Тверь с большой свитой приехал ханский посол Шевкал (Чолхан или Щелкан), двоюродный брат Узбека. Он поселился в княжеском дворце, выгнав оттуда Александра, после чего «сотворил великое гонение на христиан - насилие, грабёж, избиение и поругание». Пошёл даже слух (сам по себе фантастический, но характерный для умонастроения), будто Щелкан собирался перебить князей и самому сесть на тверском престоле, а русский народ обратить в ислам; якобы, это должно было случиться на праздник Успения. Согласно летописному рассказу, тверичи обращались к Александру, предлагая расправиться с татарами, но тот уговаривал их «терпеть».
Однако 15 августа спонтанно вспыхнуло восстание, начавшееся с попытки татар из свиты Чолхана отнять кобылу у некоего дьякона Дудко; возмущённый народ вступился за дьякона, после чего кинулся громить татар по всему городу. Чолхан со свитой пытался защищаться в своей резиденции, княжеском дворце - и был сожжён заживо вместе с дворцом; были перебиты все татары, находившиеся в Твери, включая «бесермен» - ордынских купцов. Некоторые летописи (за пределами Твери) выставляют Александра инициатором восстания, однако, по мнению некоторых историков, Александр инициатором явно самоубийственного восстания быть не мог. Тем не менее он, вероятно сочувствую настроениям народа, не предпринял мер для успокоения восставших.

Карательная экспедиция против Твери

Хан Узбек немедленно организовал карательную экспедицию против Твери. Он призвал к себе Ивана Калиту, московского князя - давнего соперника Твери в борьбе за владимирский великокняжеский стол. Узбек обещал сделать Ивана великим князем, дал ему 50 000 воинов под началом пяти темников и велел идти на Александра Михайловича. К этому войску присоединились ещё силы Александра Васильевича Суздальского. На Руси этот поход стал известен как «Федорчукова рать», по имени татарского командующего Федорчука (христианина).
Александр Михайлович хотел бежать из Твери в Новгород, но туда уже ехали московские наместники. Видя, что приближается к Твери, Александр Михайлович уехал во Псков, а его братья Константин и Василий - в Ладогу. Русская земля осталась без защиты:
Началось бедствие. Тверь, Кашин, Торжок были взяты, опустошены со всеми пригородами; жители истреблены огнем и мечем, другие отведены в неволю. Самые Новогородцы едва спаслися от хищности Моголов, дав их послам 1000 рублей и щедро одарив всех Воевод Узбековых…
Александр Васильевич стал владимирским князем, Иван Данилович - новгородским, Константин Михайлович - тверским. Александра же было велено искать по всей русской земле.

В изгнании

Александр Михайлович во Пскове

Около десяти лет прожил Александр Михайлович во Пскове. Там его любили, но сил для борьбы за престол у псковитян не доставало. Более того, Новгород мог в случае восстания усмирить непокорный город и присоединить его обратно к себе. Александру покровительствовал литовский князь Гедимин, но и он опасался связываться с ханом. И вот во Псков явились послы от князей московского, тверского, суздальского и от новгородцев уговаривать Александра ехать в Орду к Узбеку. Послы говорили от имени своих князей:
«Царь Узбек всем нам велел искать тебя и прислать к нему в Орду; ступай к нему, чтоб нам всем не пострадать от него из-за тебя одного; лучше тебе за всех пострадать, чем после всем из-за одного тебя испустошить всю землю»
Александр отвечал:
«Точно, мне следует с терпением и любовью за всех страдать и не мстить за себя лукавым крамольникам; но и вам недурно было бы друг за друга и брат за брата стоять и татарам не выдавать и всем вместе противиться им, защищать Русскую землю и православное христианство».
Александр хотел ехать в Орду, Но псковитяне не допустили его, говоря:
«Не езди, господин, в Орду; что б с тобой не случилось, умрем, господин, с тобою на одном месте».
Тогда придумал уговорить проклясть и отлучить от церкви князя Александра и весь Псков, если они не исполнят требование князей. Средство подействовало, Александр сказал псковичам:
«Братья мои и друзья мои, не будет на вас проклятия ради меня; еду вон из вашего города и снимаю с себя крестное целование, только целуйте крест, что не выдадите княгини моей»
Псковичи целовали крест и отпустили Александра в Литву, хотя очень горьки были им его проводы: тогда, говорит летописец, «была во Пскове мука и печаль и молва многая по князе Александре, который добротой и любовью своею пришёлся по сердцу псковичам».
Полтора года пробыл Александр в Литве и, когда гроза поутихла, возвратился к жене во Псков, жители которого приняли его с честью и посадили у себя на княжение. Десять лет спокойно прожил Александр во Пскове, но тосковал по своей родной Твери. По словам летописи, Александр рассуждал так: «Если умру здесь, то что будет с детьми моими? Все знают, что я выбежал из княжения моего и умер на чужбине: так дети мои будут лишены своего княжества».

Великий князь Тверской: 1338 - 1339 гг.
В 1336 г. Александр послал в Орду сына Фёдора: узнать, нельзя ли как-нибудь умилостивить хана. Фёдор вернулся из Орды с татарским послом на Русь. Хан простил Александра, и тот решил лично ехать к Узбеку. Он отправился туда с боярами.
«Царь верховный! - сказал он Хану с видом покорности, но без робости и малодушия: - я заслужил гнев твой и вручаю тебе мою судьбу. Действуй по внушению Неба и собственного сердца. Милуй или казни: в первом случае прославлю Бога и твою милость. Хочешь ли головы моей? Она пред тобою»…«Я сделал много тебе зла, - сказал он хану, - но теперь пришел принять от тебя смерть или жизнь, будучи готов на все, что Бог возвестит тебе». Узбек сказал на это окружающим: «Князь Александр смиренною мудростию избавил себя от смерти» - и повелел ему занять тверской стол. Князь Константин Михайлович волей или неволей уступил княжество старшему брату.
Узбек помиловал его и вернул Александру тверское княжение. Константин Михайлович не противился воле хана: она соответствовала «лествичному» принципу наследования и приветствовалась тверичанами. Вскоре к Александру приехала жена с детьми из Пскова. Все они надеялись вновь возвеличить .
В то же время Василий Ярославский, видя новый подъём Твери, обратился к Александру за защитой от Ивана Калиты, самовластвовавшего на множестве территорий, не принадлежавших Москве. Тогда же тверские бояре, недовольные новым правителем, переехали к Ивану.
Московский князь решил действовать не силой, но убеждением. Вместе с двумя своими сыновьями Симеоном и Иваном он поехал к Узбеку и полностью овладел его доверием. Иван Калита очернил тверского князя перед ханом, описав его как убеждённого противника татар. Узбек немедленно позвал к себе Александра Михайловича, Василия Ярославского и других удельных князей, обещая им большие милости. Калита же поспешно отбыл в Москву.
Александр отнёсся к призыву хана с подозрением и решил наперёд отправить в Орду сына Фёдора, но вскоре он получил вторичное приглашение и вынужден был поехать туда сам. Вместе с ним поехали Роман Михайлович Белозерский и Василий Давыдович Ярославский. Зная, что последний будет на него жаловаться, Иван Калита отправил отряд в 500 воинов перехватить Василия на пути, но ярославский князь отразил их.
В Орде Александр встретил своего сына Фёдора, отговаривавшего его идти к хану, но всё же, несмотря на эти уговоры, отправился к Узбеку. Их приняли. Прошёл целый месяц ожидания. Некоторые приближённые к Узбеку татары, в том числе и его жена, заступались за Александра. Наконец, в Орду прибыли сыновья Ивана Калиты, что и разрешило сомнения хана: Узбек объявил, что Александр должен умереть. Его казнили вместе с Фёдором:
…узнав же, что казнь его неминуема, Александр Михайлович возвратился домой, вместе с сыном причастился Святых Таин, обнял верных слуг и бодро вышел навстречу к убийцам, которые, отрубив голову ему и юному Феодору, розняли их по составам…

Растерзанные тела их были привезены во Владимир, где их отпел митрополит Феогност, а затем погребены в Твери. Тела князей были привезены в Тверь, где и погребены в Спасском соборе. Тверь осталась за Константином Михайловичем.
Впоследствии Александр Михайлович и его сын Фёдор были канонизированы Православной церковью в лике Святых Мучеников.

Иван Калита распространил свое влияние и на

Получив домашнее образование, Александр Михайлович с 1 октября 1885 года начал службу мичманом в Морском гвардейском экипаже. В качестве морского офицера он совершил ряд плаваний, в том числе в 1886-1891 годах - кругосветное плавание на корвете «Рында»; в 1890-1891 - в Индию на собственной яхте «Тамара». В 1892 года Александр Михайлович был назначен командиром миноносца «Ревель», в 1893 году совершил плавание в Северную Америку на фрегате «Дмитрий Донской». В 1894 году он женился на великой княжне Ксении Александровне (25 марта 1875 - 1960), сестре Николая II. Этот брак обеспечил привилегированное положение Александра Михайловича при императорском дворе.
С марта 1895 по июль 1896 года он служил старшим офицером броненосца «Сисой Великий»; в 1895 году представил императору записку, в которой доказывал, что наиболее вероятным противником России в будущей войне на море будет Япония, назвал дату начала военных действий - 1903-1904 годы - время окончания морской строительной программы Японии. Александр Михайлович предложил свою программу судостроения и подготовки к войне. Его активность вызвала противодействие великого князя генерал-адмирала Алексея Александровича. Предложения Александра Михайловича были отклонены, в 1896 году он покинул строевой состав флота.
Вне службы великий князь не оставил интереса к вопросам мореплавания, как военного, так и гражданского. С 1898 года он был членом, а в 1900-1902 годах - председателем Совета по делам торгового мореплавания (1900-1902). 31 января 1899 года Александр Михайлович вернулся на военный флот, был назначен старшим офицер броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин»; 1 мая 1900 года стал командиром эскадренного броненосца «Ростислав» на Черноморском флоте. Вместе с тем, великий князь не оставил забот о гражданском флоте. По его инициативе 7 ноября 1901 года на правах министерства было создано Главное управление торгового мореплавания и портов. Александр Михайлович возглавил это ведомство. Так как ранее вопросы торгового флота и портов входили в сферу деятельности министра финансов С.Ю. Витте, создание самостоятельного морского гражданского ведомства вызвало шумиху в прессе, в том числе и глупую шутку «С Витте сняли порты». Эта история задела самолюбие Витте, который начал борьбу за ликвидацию нового ведомства и, в конце концов, добился своего 17 октября 1905 года.
Наряду с руководством торговым мореплаванием и портами Александр Михайлович в 1903-1905 годах занимал пост младшего флагмана Черноморского флота. С началом русско-японской войны (1904-1905) он стал председателем Особого комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. Великий князь категорически возражал против отправки на Дальний Восток Второй Тихоокеанской эскадры вице-адмирала З.П. Рожественского, которая была позднее разгромлена в Цусимском сражении. В феврале 1905 года Александр Михайлович был назначен начальником отряда минных крейсеров на Балтийском море, в 1905-1909 годах был младшим флагманом Балтийского флота, в 1906 году стал командиром практического отряда обороны побережья Балтийского моря.
После окончания русско-японской войны (1904–1905) он настаивал на ускоренной постройке линкоров новых типов и увеличении ассигнований на военно-морской флот, поддержал создание Морского генерального штаба (1906). Великий князь был почетным членом Николаевской морской академии (1903), председателем Русского общества судоходства, Русского технического общества, Общества естествоиспытателей при Петербургском университете. Александр Михайлович много внимания уделял развитию авиации в России; возглавлял отдел воздушного флота при Комитете по усилению военного флота на добровольные пожертвования, был инициатором создания офицерской школы авиации под Севастополем (1910). После начала Первой мировой войны, 20 сентября 1914 года он был назначен заведующим организацией авиационного дела в армиях Юго-Западного фронта, а 10 января1915 года - во всей действующей армии. С 11 декабря 1916 года великий князь стал полевым генерал-инспектор военно-воздушного флота при Верховном главнокомандующем, фактически командовал воздушным флотом России.
После Февральской революции из армии были удалены представители династии Романовых, и Александр Михайлович 22 марта 1917 года был уволен со службы. Некоторое время жил он жил в Крыму, где владел имением Ай-Тодор, в 1918 году эмигрировал в Париж. В эмиграции Александр Михайлович был почетным председателем Союза русских военных летчиков, Парижской кают-компании, Объединения чинов гвардейского экипажа, покровителем Национальной организации русских разведчиков. Последние годы жизни провел во Франции и США. Автор мемуаров, путевых заметок «23 тысячи миль на яхте «Тамара». В браке с Ксенией Александровной у Александра Михайловича было семеро детей. Старшая дочь Ирина Александровна (3 июля 1895 - 1970) стала женой князя Феликса Феликсовича Юсупова. Шестеро сыновей князья Андрей Александрович Романов (12 января1897 - 1981), Федор Александрович Романов (1 декабря 1898 - 1968), Никита Александрович Романов (1900-1974), Дмитрий Александрович Романов (1901-1980), Ростислав Александрович Романов (1902-1978), Василий Александрович Романов (1907-1989) имели многочисленное потомство, которое составляет значительную часть отпрысков рода Романовых за рубежом.

Великий князь Александр Михайлович Романов занимает особое место в ряду русских политических и военных деятелей. В отличие от многих других представителей царской фамилии, великий князь Александр Романов не только «жил светской жизнью», но и внес огромный вклад в укрепление обороноспособности Российской империи. Он стоял у истоков русской военной авиации, инициировав открытие воздухоплавательной школы в Севастополе. Будучи адмиралом русского флота, Александр Романов выступал за строительство новых линейных кораблей, способствовал в меру своих сил развитию военно-морского дела. Но даже это не самое удивительное в биографии великого князя. Его «Книга воспоминаний», вышедшая уже после эмиграции великого князя из России, а также интервью периода эмиграции поразительны отношением к большевикам и послереволюционным преобразованиям в России.

Александру Романову удалось увидеть, как развивалась Россия после революции 1917 года – он прожил до 1933 года и наблюдал постепенное восстановление разрушенного Гражданской войной государства, расширение его границ, возрождение армии и флота, индустриализацию. Все это произвело на великого князя неизгладимое впечатление. Александр Михайлович Романов был одним из немногих высокопоставленных эмигрантов, кто не побоялся открыто выразить уважение к действиям большевиков по восстановлению мощи советского / российского государства и борьбе с врагами России.

Александр Михайлович Романов родился в 1866 году в семье великого князя Михаила Николаевича и Ольги Федоровны и приходился родным внуком императору Николаю I. К своему деду Александр Михайлович сохранил глубочайшее уважение, считая его настоящим патриотом и собирателем российского государства. Последнему русскому императору Николаю II Александр Михайлович доводился двоюродным дядей, хотя был старше его всего на два года. Небольшая разница в возрасте между дядей и племянником обусловила то, что Александр Михайлович и Николай Александрович были близкими друзьями детства.

В 1885 году Александр Михайлович окончил Морское училище в звании мичмана и начал службу на флоте. В отличие от Николая II, служил он полноценно – прошел все должности и продвигался по службе может быть быстрее, чем офицеры менее знатных кровей, но вполне обычно. В 1886 году Александр Михайлович участвовал в кругосветном плавании корвета «Рында», а в 1892 году ему было доверено командовать миноносцем «Ревель». В 1893 году, через восемь лет после окончания училища, он еще носил звание старшего лейтенанта (напомним, что Николай II в 1892 году стал полковником).

В 1894 году великого князя наконец произвели в капитаны 2 ранга. Помимо службы на флоте, Александр Михайлович активно занимался разработкой программы усиления военно-морского флота страны и вообще уделял развитию флота огромное внимание. С 1899 г. великий князь, которому было уже 33 года, служил старшим офицером на броненосце береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». Лишь в 1903 году он получил звание контр-адмирала флота и должность младшего флагмана Черноморского флота.
Именно с подачи Александра Михайловича была организована военная авиационная школа в Севастополе. В 1908 году Александр Михайлович стал председателем Императорского Всероссийского аэроклуба, а затем – шефом Императорского Военно-воздушного флота. На этой должности он сделал очень много для развития русской авиации. Среди офицеров и матросов Черноморского флота, военных летчиков и солдат-авиаторов Александр Михайлович пользовался заслуженным уважением. Возможно, именно это обстоятельство в 1918 году позволило ему избежать той страшной судьбы, которая ждала после революции многих его родственников, попавших в руки большевиков.

Таким образом, мы видим, что большую часть своей жизни Александр Михайлович действительно занимался делом, служа во благо родной страны. Возможно именно патриотизм и большой жизненный опыт и помогли великому князю, эмигрировавшему из России во время Гражданской войны, по-другому взглянуть на большевистскую политику. Ко времени революции Александр Михайлович, носивший звание адмирала, командовал Военно-воздушным флотом страны. Как и все другие представители династии Романовых, он был сразу же уволен с военной службы и вскоре перебрался в Крым, откуда 11 декабря 1918 года эмигрировал в Европу, обосновавшись во Франции.

Первое время Александр Михайлович пытался участвовать в белом движении, добиваясь поддержки со стороны европейских держав. Затем он сосредоточился на организационных вопросах обществ, помогавших русским эмигрантам. Он несколько изменил свои позиции и в отношении послереволюционных событий, и в отношении европейских союзников. Так, в своей «Книге воспоминаний» Александр Михайлович прямо писал, что англичане и другие члены Антанты предприняли в России такие авантюры, которые и способствовали превращению большевиков из революционеров-бунтовщиков в защитников русской независимости. Например, британцы создали независимый Азербайджан с целью получения контроля над бакинской нефтью. Батум был превращен в «свободный город» под протекторатом англичан – именно с целью обеспечения доставки бакинской нефти в Великобританию.

Независимость Грузии союзники поддержали также для того, чтобы получить доступ к ее природным ресурсам, а французы укрепились в Одессе, которая в то время была важнейшим южнороссийским портом. Так вчерашние союзники превратились в хищников, раздирающих «остатки» Российской империи в собственных интересах. Значительной части настоящих патриотов в Белом движении стало ясно, что союзники на самом деле не являются таковыми, а преследуют лишь свои интересы. В свою очередь, большевики превратились в защитников территориальной целостности и суверенитета российского государства, находившегося к 1918 году в состоянии практически полного распада.

Такое поведение союзников стало сильнейшим ударом по Белому движению. Многие генералы и офицеры, не говоря уже о рядовых солдатах и казаках, поняли, что еще немного и страны просто не будет, она окажется поделенной между европейскими державами, США и даже Японией. В этой ситуации большевики выглядели уже не столь страшными как прежде. Если до 1918 года их считали ниспровергателями российского государства, то затем отношение к большевикам среди многих белых офицеров стало меняться. Александр Михайлович писал и о трагедии адмирала Колчака – всеми признанного героя, мореплавателя и командира, который дискредитировал себя, подписав с союзными державами документ, в котором обещал не только возместить союзникам ущерб, понесенный «вынужденными» действиями на территории России, но и признать независимость всех государств, возникших на осколках Российской империи. Таким образом, адмирал Колчак согласился признать распад России – отсоединение Кавказа, Прибалтики, Украины, Средней Азии. Примечательно, что сам Колчак был предан пообещавшими ему помощь союзниками, а деньги, собранные Колчаком, присвоены. Непосредственными виновниками смерти адмирала Колчака были не столько красные, ненависть которых к адмиралу понятна, сколько предатели – французский генерал Жанен и лидеры Чехословацкого корпуса, «сдавшие» адмирала.

«На страже русских национальных интересов стоял никто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской Империи, апеллируя к трудящимся всего мира», - писал Александр Михайлович Романов в своей «Книге воспоминаний», - и именно это обстоятельство, по мнению великого князя, делало положение белых очень тяжелым. Настоящие патриоты в их стане все больше задумывались о том, что может быть им и не стоит идти в одной связке с «союзниками», которые думают лишь о разделе и ограблении России.

Последующая страны лишь подтвердила правоту слов Александра Романова. Большевики, придя к власти, практически сразу же занялись восстановлением государства российского в прежних границах. В то время, когда западные державы признали суверенитет целого ряда самопровозглашенных государств, появившихся на осколках империи, большевики предприняли огромные усилия для того, чтобы земли Кавказа, Средней Азии, Украины, Дальнего Востока, Восточной Сибири остались в составе единого государства. Конечно, не удалось обойтись без потерь – отсоединилась Прибалтика, под контролем Румынии оказалась Бессарабия, также получившая суверенитет Польша сохранила контроль над областями Западной Белоруссии и Западной Украины.

Когда в 1920 году Александр Михайлович, к этому времени находившийся во Франции, увидел заголовки газет, сообщающие в привычной «шапкозакидательской» манере о том, что польские полки Юзефа Пилсудского в ближайшее время возьмут Киев и установят контроль над Украиной, великий князь, как он признавался в интервью, стал всей душой желать Красной армии победы над поляками – и это при том, что его семья, его ближайшие родственники были убиты большевиками. Забота о территориальной целостности России оказалась для великого князя важнее личных счетов. Он понимал, что если полякам удастся победить, то Россия окажется лишена важнейших территорий на западе страны и восстановить былые границы страны станет еще сложнее.

Великий князь отмечал, что Советы волей-неволей продолжили ту самую политику, которая продолжалась веками, со времен Ивана Грозного, и заключалась в собирании земель вокруг Москвы, в расширении границ российского государства. Устами Александра Романова говорила истина, поскольку в кратчайшие сроки большевикам удалось не только восстановить Россию после катастроф Первой мировой и Гражданской войн, но и превратить ее в еще более могущественное государство, чем прежде. Уже в 1930-е годы Советский Союз превратился в индустриальную державу, способную достойно противостоять Западу.

Роль большевиков в восстановлении российской государственности сложно было не признать, и это прекрасно понимала та часть русской политической эмиграции, которая была настоящими, а не притворными патриотами своей Родины. Очень отрадно, что в числе настоящих патриотов оказался и представитель царской фамилии Романовых, тем более такой заслуженный как великий князь Александр Михайлович.

Другое дело, что были среди эмигрантов и те, для кого личные обиды – за родственников и друзей, за потерянные имения и средства затмили все остальное. Они и продолжали злопыхать в отношении советской власти и продолжали рассчитывать на то, что ее удастся низвергнуть, пусть даже с помощью иностранных интервентов. Уже после смерти великого князя Александра Михайловича Романова эта часть русской эмиграции показала свое истинное лицо, когда приняла сторону ужасного агрессора – гитлеровской Германии, принесшей смерть и разрушение на русскую землю. Хотя Гитлер рассчитывал уничтожить значительную часть славянского населения, а другую часть поработить, эти представители политической эмиграции видели в нем, в первую очередь, важнейшего союзника в борьбе против большевиков. За это они были готовы простить Гитлеру уничтожение миллионов русских людей, захват русских земель, разрушение экономической инфраструктуры страны. Краснов, Шкуро, Султан Гирей Клыч и другие подобные фигуры своими действиями в годы Второй мировой войны лишь способствовали дальнейшей дискредитации белых эмигрантов.
Но были среди представителей эмиграции и другие люди.

Достаточно вспомнить того же генерал-лейтенанта Петра Семеновича Махрова – бывшего начальника штаба ВСЮР. Когда 22 июня 1941 года гитлеровская Германия напала на Советский Союз, Махров не побежал поступать на службу в вермахт, а написал письмо советскому послу во Франции Богомолову с просьбой зачислить его в РККА. 65-летний генерал был готов пойти на службу в РККА даже рядовым, только бы принять участие в защите своей Родины. Но письмо перехватила вишистская цензура и генерал Махров был арестован, оказавшись в концлагере. К счастью, благодаря связям во французском военном руководстве 7 декабря 1941 года он вышел на свободу и жил еще долго, скончавшись уже в очень преклонном возрасте в 1964 году.

Генерал-лейтенанту Павлу Алексеевичу Кусонскому, к сожалению, не повезло выйти на свободу. Бывший генерал-квартирмейстер Добровольческой Кавказской армии, а затем начальник штаба корпуса у Врангеля, Кусонский вел активную деятельность в РОВСе после эмиграции из России. 22 июня 1941 года его арестовало гестапо по подозрению в работе на советскую разведку. 22 августа 1941 года он скончался в концлагере от побоев. Такими были настоящие патриоты – русские офицеры из среды белых эмигрантов, но о памятниках Махрову или Кусонскому в России речь почему-то не идет, как не шибко любят вспоминать противники советской власти и великого князя Александра Михайловича Романова.