Ее тело привезли в морг из подмосковного санатория в ноябре 1938 года. Врачи сразу установили отравление люминалом. До сих пор никто не знает, добровольно ли ушла из жизни Евгения Соломоновна Фейгинберг (в девичестве) - Хаютина - Гладун, жена наркома внутренних дел СССР Николая Ежова , имя которого стало в тридцатые страшнее, чем кличка Малюты Скуратова .
"Незаконченное низшее"
Трудно было найти двух людей, более непохожих друг на друга. Она - из многодетной семьи гомельского ремесленника , миловидная и веселая, обожавшая кружить головы мужчинам. Умела оживить даже скучные кремлевские банкеты, заставляя вождей и их жен танцевать или играть в фанты. С детства мечтала жить в Париже, носить красивые платья и шляпки. И еще - иметь знаменитого мужа.
Он родился в Петрограде 01 мая 1895 года. Обычная биография рабочего паренька: пьяница-отец, задавленная нуждой мать, работа в подмастерьях. Хозяева били его, а один портной, как позже признался сам Ежов , вступил с ним в "педерастическую связь ".
Эта связь стала для Ежова роковой: от гомосексуальных пристрастий он так и не избавился. Урывками он учился в школе, окончил класса три и позже писал в анкетах об образовании: "незаконченное низшее". Да и весь он был какой-то незаконченный, низший: рост метр пятьдесят два, хилый, с кривыми ногами.
Правда, во времена, когда Ежова с легкой руки Горького принято было называть "чудесным несгибаемым большевиком ", знавшие Ежова отмечали его фиалковые глаза и приятный тенор, которым он довольно чисто пел народные песни...
До поры Ежов в самом деле не высовывался из-за чужих спин. Вовремя вступил в партию, где всегда ценились рабочие кадры. Стал комиссаром в военном училище, но был арестован - за то, что в училище проникли представители "эксплуататорских классов". В страхе он тут же сдал с потрохами своего начальника. Того посадили, а Ежов получил пост секретаря парткома Марийской автономии .
Не кормите воробушков!
В Москву Ежова вытащил Иван Москвин - известный партийный деятель, который сам происходил из рабочих и всячески помогал пробиться классово своим. В 1927-м он выхлопотал для скромного провинциала пост инструктора ЦК.
Женечка и Колюша
К тому времени Женечка Фейгинберг уже выбралась из родного гомельского захолустья. Первый муж, слесарь Хаютин, был скоро брошен. Зато второй, красный командир Александр Гладун, перевез жену в Москву. Началась жизнь, о которой Женя всегда мечтала: шикарные платья, заграничные поездки, встречи со знаменитостями.
В 1927-м в Берлине она познакомилась с известным писателем Исааком Бабелем . Позже он показывал на допросе: "Я пригласил Гладун покататься по городу в такси, убедил ее зайти ко мне в гостиницу. Там произошло мое сближение с Гладун". Были у нее и другие любовники: светило тогдашней журналистики Михаил Кольцов , издатель Семен Урицкий ...
Наконец был найден наиболее перспективный объект - скромный партийный работник Ежов , в котором наметанный Женечкин глаз угадал большое будущее. В 1928 году они поженились.
Не избалованный лаской Ежов с удовольствием принимал заботу, которой его окружила супруга. Казенная квартира с голыми стенами украсилась коврами, портретами в рамках и милыми дамскими безделушками. Вечером уставшего Колюшеньку ждал горячий ужин.
Жена упросила его взять дачу, на которой - невиданное дело - развела павлинов. Все должно быть шикарно. Себя она тоже не обижала: при обыске в квартире нашли больше сотни платьев, десятки кофточек и шляпок, пять меховых шуб...
Давая выход бурной Жениной энергии, муж устроил ее работать в журнал "СССР на стройке". Журналистская работа нравилась ей. Журналисты - тоже.
Сериал по-советски
Любила ли Женечка мужа? Во всяком
случае, была ему благодарна за свалившуюся с неба хорошую жизнь. По малейшей его
просьбе прекращала общаться со знакомыми, попавшими в опалу. Какое-то время даже
хранила ему верность. Но потом темперамент Стрекозы - как ее звали в кругу
кремлевских жен - вновь дал о себе знать, и снова начались романы.
В отсутствие Ежова в дом захаживали писатели, артисты и прочая богема . Почему Ежов - "патологический садист", как его потом называли,- покорно сносил такое поведение супруги? Может быть, просто робел перед ней - красивой, уверенной в себе, острой на язык. А может, с детства тосковал по нормальной семье и вопреки всему верил, что обрел ее.
А может, и сам изменял ей: слухи о гомосексуальных связях железного наркома ходили уже в середине тридцатых...Вот только детей у Ежовых[ не было. И в 1936-м они взяли из детского дома четырехлетнюю Наташу. Все недоумевали: страшная, в болячках... Неужели не могли найти получше?
А может, просто дрогнуло сердце у Жени, когда девочка бросилась к ней с криком: "Мамочка"? Тут бы и закончить всю историю. Но советский сериал только начинал раскручиваться.
Звездный час в карьере Николая Ивановича настал в сентябре 1936-го, когда Сталин прислал из Сочи телеграмму с требованием "назначить тов. Ежова народным комиссаром внутренних дел".К тому времени для оправдания людоедства и перевода стрелок на случай народного недовольства вождь выдвинул тезис об "усилении классовой борьбы".
Во всех больших и малых бедах страны были повинны "враги народа". Прежний главный чекист Ягода оказался не на высоте и расстался сначала с должностью, а вскоре и с жизнью. "Корчеванием вражеских гнезд" предстояло заняться воробушку Колюше.
Ежовые рукавицы
Обычное
дело - неприметный воробушек мгновенно превратился в "любимого вождя",
"железного наркома". Его - первого из чекистской братии - сделали
маршалом
, переименовали в его честь город
Черкесск
, славили в газетах. Впервые явившись в
НКВД, он заявил: "Вы не смотрите, что я маленького роста. Руки у меня крепкие.
Буду сажать и расстреливать всех, кто посмеет тормозить дело борьбы с врагами".
Чуя звездный час, желая угодить и полагая, что монаршая милость на тот момент могла быть куплена только зверством, Ежов разослал в каждую область свои разнарядки - расстрелять столько-то "врагов народа". Планы прилежно перевыполнялись.
В суматохе чекисты сводили личные счеты, а тут и граждане принялись доносить друг на друга. За неполных два года были расстреляны почти 700 тысяч человек.
Сам нарком работал по 18 часов в сутки - подписывал ордера на арест, отсылал на утверждение ЦК смертные приговоры. Бегал по этажам лубянского здания, показывая подчиненным, как нужно применять "особые методы дознания".
Имелись в виду пытки, легализованные именно при Ежове . Началось то, что Ахматова в "Реквиеме" назвала "страшными годами ежовщины".
Немудрено, что домой он приезжал усталый. Иногда в заляпанной кровью одежде. Первым делом выпивал стакан водки, потом, проходя через гостиную, хмуро кивал сидевшим там жене и Бабелю .
Писатель продолжал ходить в гости к Ежовым , хотя это было смертельно опасно. Его мучило любопытство. Он говорил Илье Эренбургу , что хочет "разгадать загадку".
Увы, об эту загадку обламывали зубы все европейские социологи, лучшие литераторы и кинематографисты столетия: феноменальной покорности страну подвергнуть такому небывалому террору - этого никто не понимал. Не понимали и механизма превращения безобиднейших людей в неутомимых палачей, которые, едва понюхав крови, кидались уничтожать любого.
Эта-то загадка маленького человека, становящегося убийцей и садистом, волновала Бабеля в годы сочинения его последней, уничтоженной в НКВД книги.Впрочем, сыграло свою роль развращающее действие власти.
Сразу поперли наружу все комплексы,
которые до времени прятал услужливый коротыш. И прежде всего - зависть. С особым
удовольствием
Ежов
"подводил под монастырь" людей рослых, чаще всего военных.
Лично участвовал в допросах, наслаждаясь тем, как какой-нибудь богатырь-комдив ползает по полу, униженно вымаливая пощаду и сознаваясь в любых преступлениях.
"Проверь всю меня"
Вряд ли нарком питал к "друзьям дома" особую симпатию. Но он не мог не поверить жене, которая убеждала: "Колюшенька, ну как у меня может что-то быть с этим? Погляди, какой он смешной! Просто мне с ним интересно, он хороший человек. Если его заберут, это тень на меня. И на тебя тоже". Как в воду глядела. Бывший Женечкин муж Гладун на допросах сознался, что был завербован английской разведкой через... свою жену Евгению Хаютину!
Женя писала Ежову отчаянные письма с дачи (той самой, с павлинами): "Колюшенька! Очень тебя прошу проверить всю мою жизнь, всю меня... " Плакала, целовала ему руки...Чем черт не шутит - весьма возможно, что красивая и веселая Женечка действительно любила своего Колюшечку.
Есть обаяние власти - и есть неотменимое женское чутье, позволяющее сразу заметить перспективный объект. Но, думается, одним карьерным ростом Ежова тут дело не ограничивалось. Нет, на волю вылезли какие-то мощные подземные инстинкты.
В ничтожестве просыпается палач, и этот палач возбуждает женщину, особенно такую женщину пар экселянс , которой была, судя по всему, Женечка Ежова . Ей нравилось флиртовать с обреченными - и рисковать при этом.
Словом, время было эротическое, с темным, подспудным сексуальным напряжением. Пока внизу уничтожались миллионы, наверху царила истинно римская оргия: любовь и смерть соседствовали близко, как никогда
Это и создавало ту ауру
обреченности, дьявольскую, насквозь порочную, благодаря которой сталинское время
и запомнилось выжившим как период сплошного счастья и небывалой остроты чувств.
К осени 1938-го Ежов сделался ходячим пособием для учебника психиатрии. Он не только ежедневно пил, но и до одури развратничал. На суде признался: "Часто заезжал к одному из приятелей на квартиру с девочкой и там ночевал". И еще: во время попойки на своей квартире вступил в интимную связь с женой одного из подчиненных. А потом и с ним самим".
Конечно, Женя не могла не знать о причудах, запоях и загулах мужа. Да и атмосфера вокруг не радовала. Ежедневно исчезали знакомые люди, а оставшиеся шарахались от женщины, над которой нависала страшная тень всевластного коротышки. Ей, привыкшей к веселому обществу, это было невыносимо.
В апреле 1939-го его арестовали в кабинете Маленкова . Ежов хорошо знал, что его ждет, и во всем сознавался. Да, он был немецким шпионом. Да, еще и польским. Да, готовил путч и убийство лидеров партии во главе со Сталиным .
Да, и жену отравил. С чего, с какой стати? Ведь, будь она жива, Женя Хаютина наверняка разделила бы участь мужа. Все знали: жену Ежов любит, верит ей. Женя рассказывала подругам, что до назначения на должность наркома он был заботливейшим мужем... Но когда дело шили наркому, в ход шло все.
Навеки вместе
Глупо делать из "кровавого карлика" Ежова нового Отелло. Слишком он зависел от этой женщины, которую любил и одновременно ненавидел. Скорее всего, Евгения Соломоновна сама свела счеты с жизнью - от безысходности или от предчувствия того, что ее ждет. Уже посмертно ее все-таки объявили английской шпионкой.
Погибли все ее родные, даже самый первый муж, слесарь Хаютин. Берия не пощадил и Женечкиных любовников Бабеля и Кольцова - они были расстреляны и сожжены в лубянских подвалах. Пепел закопали в общей могиле на кладбище Донского монастыря .
Сам Ежов был казнен 04 февраля 1940 года. В своем последнем слове он сказал: "Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений. Разыщите мою мать и, если она жива, обеспечьте ее старость. И воспитайте мою дочь".
Лишь недавно стали известны и точная дата смерти, и место захоронения. Прах Ежова был брошен в ту же общую могилу в Донском - туда, куда уже ссыпали все, что осталось от любовников его жены. Рядом до сих пор стоит неприметный столбик с надписью: "Евгения Соломоновна Хаютина". И после смерти причудница-судьба поместила их рядом.
-----------------------
Вадим Викторович Эрлихман - обозреватель журнала "Paradox". Родился в 1965г. в Воронеже. В 1989г. окончил Московский историко-архивный институт, в 2002 году защитил кандидатскую диссертацию на тему: "Народное образование в России в период деятельности Временного правительства (март - октябрь 1917 г.): Дис... канд. ист. наук /Московский государственный университет (МГУ) . - Защищена 2002.10.14. УДК 37. 201 с. - Библиогр.: 223 назв. Проанализировано состояние российской системы образования в контексте исторических событаний 1917 г., исследованы различные планы реформ в области просвещения, разработанные в указанный период, подробно рассмотрено движение за национальную школу Работал архивистом, генеалогом, переводчиком и редактором художественной литературы. Автор нескольких книг по истории средневековой Европы, а также многочисленных статей в энциклопедиях и периодических изданиях. Печатался в газетах ("Общая газета", "Известия", "Неделя", "Собеседник" и др.) и журналах ("Огонек", "Родина", "Караван истории" и др.). С журналами Издательского Дома Родионова сотрудничает с 1996 года Печатается под псевдонимоми Измайлов Иван, Бехтерев Антон. Женат, много детей и других домашних любимцевЮлиан Семенов . Отчаяние., "ДЭМ", Москва, 1990
Глядя тогда на него, Берия испытывал ужас, ибо он-то уже знал одну из причин предстоящего устранения Ежова : Сталин был увлечен его женой -- рыжеволосой, сероглазой Суламифью, но с вполне русским именем Женя.
Она отвергла притязания Сталина бесстрашно и с достоинством, хотя Ежова не любила, домой приезжала поздно ночью, проводя все дни в редакции журнала, созданного еще Горьким ; он ее к себе и пригласил.
Сталин повел себя с ней круче -- в отместку Женя стала ежедневно встречаться с Валерием Чкаловым ; он словно магнит притягивал окружающих; дружили они открыто, на людях появлялись вместе. Через неделю после того, как это дошло до Сталина , знаменитый летчик разбился при загадочных обстоятельствах.
Женя не дрогнула: проводила все время вместе с Исааком Бабелем ; он тоже работал в редакции; арестовали Бабеля. Сталин позвонил к ней и произнес лишь одно слово: "Ну?" Женя бросила трубку. Вскоре был арестован Михаил Кольцов , наставник, затем шлепнули Ежова -- тот был и так обречен, "носитель тайн"...
...... А теперь несколько слов о человеке, который не имел непосредственного отношения к Темниковским лагерям. Этот рассказ косвенно касается писателя Бабеля .С нами сидела домработница Ежовых. К сожалению, не помню ни имени ее, ни фамилии. Она была удивительно незаметной.
Однажды (это было летом, то ли сорокового, то ли тридцать девятого еще года) она вышла на крыльцо, перекрестилась и сказала: “Царство небесное, царство небесное...” - была годовщина смерти жены Ежова, Евгении Соломоновны.
Когда Ежов стал наркомом внутренних дел, жену его назначили ответственным редактором двух журналов - “Советской женщины” и “СССР на стройке”. До этого она служила скромным техредом в Детгизе. Все, кто с ней встречался по работе, говорили, что она была чуткий, хороший человек, воспитанный, вежливый; что она не такая, как другие выдвиженцы, которые заносились невесть куда.
Мне рассказывали о ней и до того, как я села. Говорили, например, что когда Сталин звонил им домой, она бросалась в спальню, прятала голову под подушку и стояла так, на коленях, пока разговор не прекращался. В конце концов она застрелилась.
Известно, что Евгения Соломоновна очень дружила с Бабелем. Позднее, уже когда я была реабилитирована и работала в редакции “Журнала Мод”, у нас сотрудничал один старый журналист, Измаил Уразов. Когда Евгения Соломоновна была ответственным редактором журнала “СССР на стройке”, он работал там же - то ли ответственным секретарем, то ли завредакцией. И он рассказывал мне, что по субботам (тогда суббота была рабочим днем) к ним в редакцию приезжал Бабель. И они с Евгенией Соломоновной редактировали текст журнала. И еще Уразов указал на некоторые номера, автором текста которых был Бабель. Свекле посвященный и еще что-то такое, в том же роде.
И еще о Бабеле. То, что мне рассказывала его вторая жена, Антонина Николаевна Пирожкова.
В 37-м году Бабель, по ее словам, много и свободно говорил, острил и шутил непозволительным образом, как тогда не было принято. И она в страхе, вполне естественном, пыталась повлиять на него, но он не слушался. И тогда она решила выбрать кого-нибудь из друзей Бабеля и попросить поговорить с ним - о том, что надо вести себя все-таки поосторожнее. Ведь, кроме всего прочего, есть много дураков, которые любое слово могут истолковать по-своему.
Ближайшими друзьями Бабеля были Михоэлс и Эйзенштейн. Это не подходило. Дружил он с Олешей, который тоже себе позволял Бог знает что. И она решила обратиться к Фуреру - секретарю то ли Московского обкома партии, то ли Московского горкома. Сравнительно новый человек. Переведен из Донбасса, где был секретарем Донецкого обкома. Интеллигентный; во всяком случае, старался выглядеть таковым. В Москве он сразу завел дружбу с Кукрыниксами, с Бабелем, еще с какими-то прогрессивными, не скованными партийной дисциплиной и служебным положением людьми.
Вот этого Фурера она и решила попросить поговорить с Бабелем. Позвонила ему, и он назначил свидание в своем то ли обкоме, то ли горкоме. Она была беспартийная, он выписал ей пропуск, и она пришла.
Здание было старинное, в комнате горел камин. Фурер очень оживленно чистил свой стол и бросал бумаги в огонь. Он извинился перед Антониной Николаевной, сказал, что завтра уезжает в командировку и хочет оставить все в порядке. Сказал, что внимательно ее слушает, понимает и запоминает, что она говорит, и сжигание бумаг это просто такая механическая работа.
- Ради Бога не обижайтесь, у меня мало времени, мне некогда будет это делать потом.
Она пожаловалась ему, что Бабель позволяет себе острить: такого-то посадили, потому что он лучший знаток Тацита в мире, такого-то - потому, что он лучше всех немцев на свете знает творчество Гейне, и так дальше.
Фурер поддакивал:
- Вы совершенно правы. Я поговорю с Исааком Эммануиловичем. Так много дураков, могут неверно истолковать его слова, его остроумие. Я обязательно его приглашу и поговорю с ним.
Он очень мило держался с ней, проводил ее до двери, поцеловал одну руку, потом другую. Очень внимательно посмотрел ей в глаза. И в ту же ночь застрелился.
Это не спасло его репутацию. Он был объявлен врагом народа. И с нами в пересыльной камере Бутырской тюрьмы сидела его жена, балерина Катенька.
И еще об одном писателе. Одесский еврейский писатель - Натан Михайлович Лурье. Он был репрессирован в период борьбы с космополитизмом и попал не более и не менее как на Колыму, и там работал на каких-то страшных рудниках. Рассказывая мне все это уже в пятьдесят седьмом году, после его и моей реабилитации, он и тогда не произнес ни слова о том, что там добывалось.
Рассказывал, что в отчаянии написал письмо лично Фадееву, с которым был хорошо знаком. Передал он это письмо через кого-то из начальников, которому оказывал большие услуги - писал конспекты по краткому курсу партии, резолюции каких-то собраний партийных. И за это они к нему благоволили.
Ну, написал он Фадееву, не надеясь на то, что дойдет. И однажды, довольно скоро, он возвращался с работы. Как раз было лето, длинный световой день, и когда он проходил мимо конторы, на крыльце стояло все начальство, вся администрация. По правилам внутреннего распорядка мы обязаны были здороваться с начальством. И он поздоровался. А они ему хором, дружно ответили: “Здравствуй, Натан Михайлович!” Это было совершенно невероятно. Там даже самых “заслуженных” по имени-отчеству не называли никогда.
Его попросили зайти в контору и вручили ответ Фадеева в конверте, на котором были все титулы Фадеева - депутат Верховного Совета, секретарь Союза писателей и т.д.
В письме было: “Дорогой Натан Михайлович... Я получил твое письмо... я передал его кому следует... я верю в то, что несправедливость будет исправлена, что справедливость восторжествует... что твоим делом займутся... а ты, главное, не теряй бодрость, мужество... Я знаю тебя как смелого гордого человека, прошедшего войну” и что-то еще в том же духе.
Ну, что ж, какие были последствия? Его не освободили тут же, но, все-таки, подняли на поверхность, то есть, он перестал работать в шахте, а работал уже каким-то “придурком”, как это у нас называлось; и отношение к нему изменилось, и из лагеря, когда их стали выпускать, он вышел одним из первых. В первой партии. И он просил при нем не говорить о Фадееве плохо.
Напоследок мне хочется рассказать о том, как вели себя люди, которых я хорошо знала на воле, как мы привыкли тогда говорить. Помнили они о нас или забыли. Боялись нас или нет. Что они говорили о нас, как они оценивали то, что произошло с нами.
Когда меня арестовали, моей дочери было три годика без одного месяца. Мама отводила ее к моим близким друзьям, это семья художников Элькониных, а сама бегала по прокуратурам, справочным на Кузнецком мосту и т. д.
Надежда Михайловна Эльконина, ныне покойная, брала за ручку мою дочь, другой рукой - свою дочь и выходила с ними гулять на Тверской бульвар. Там девочки играли в песочнице.
И вот однажды мимо проходила Мара Сергиевская, моя близкая подруга, жена Ивана Васильевича Сергиевского, подающего большие надежды молодого пушкиниста. И когда она увидела мою трехлетнюю дочь, она воскликнула с ужасом:
- Надя! Что вы делаете? Вы с ума сошли! Вы отдаете себе отчет? Ведь это девочка Али Тартак.
Мара Сергиевская была очень тонкий человек. Она убаюкивала свою девочку не песенками, а стихами Блока, Гумилева, Ахматовой...
И еще один пример.
Моей дочери четырнадцать лет. Мама работает в ТАССе. Там организовывались экскурсии в Оружейную палату Кремля. Объявление приглашало записываться с членами семьи. Собственно, ради своей внучки мама и записалась. Прошло три месяца. И председатель месткома ей говорит:
- Мы вот тогда-то и тогда-то идем на экскурсию в Кремль. Вы, Сарра Марковна, включены в список, а ваша внучка - уж извините. Ее мы включить не можем, ведь у нее родители репрессированы. (А я тогда уже была свободной.)
И третий случай: моей дочери восемнадцать лет, студентка первого курса московского вуза. Она приехала к моей двоюродной сестре, к своей тете. Сын сестры обещал ей покроить и даже сшить шаровары, в которых тогда занимались спортом. Она застала там двух человек, ей незнакомых. Один из них так начал нервничать, чуть не на стенку лез. Он хотел уйти. Его уговаривали этого не делать, и дочь поняла, что это из-за нее. Штаны ей были очень нужны, но как только их быстро скроили и сшили, она ушла. Закрывая за ней дверь, тетя, моя кузина, сказала:
- Танечка, ты знаешь, кто это? Это дядя Валя.
То есть это мой двоюродный брат, дядя моей дочери. Вот какой ужас внушали даже наши дети.
Это было в 1952 году. Прошло тридцать лет, и как-то дядя Валя приехал в Москву. Мы не виделись ни разу за это время. Он жил и работал в Ашхабаде. Другой двоюродный брат захотел созвать всех родственников, и меня пригласил. Я сказала, что я никогда не сяду за один стол, никогда не подам руки вот этому самому “дяде Вале”. Он мне не поверил. Рассказал Валентину. И тот удивился: “Как это Аля не понимает такие вещи? Она-то лучше других должна понимать”.
Это был 82-й год. Сталина уже вышвырнули из Мавзолея, и нам казалось, что люди хоть что-то поняли. Разумеется, не все себя так вели. Большое участие принимал в моей судьбе и никогда не стыдился того, что мы были друзьями, известный детский писатель Лев Кассиль. А Сергей Михалков, встретив меня у Кассиля, когда я впервые приехала в Москву, сказал:
- Вы не представляете себе, как мы рады видеть человека, который вернулся оттуда, где были вы...
Запись сделана в 1990 г.
Евгения Ежова, «рубенсовская» sex appeal
Еще одна хозяйка салона, совратившая многие творческие натуры – Евгения Хаютина, жена наркома внутренних дел Николая Ивановича Ежова, палача партии, организатора массовых репрессий 1937 года. Она с ним познакомилась летом 30-го, когда он, еще незаметный чиновник из ЦК партии, отдыхал в Сочи. Ну, конечно, такая вызывающе красивая женщина не могла быть не замечена.
Девичья фамилия ее Фейгенберг, родом из Гомеля, из многодетной еврейской семьи. К моменту знакомства с Ежовым ей двадцать пять, и она имеет уже второго мужа. Первого познала в семнадцать, слесарь Хаютин подарил ей свою фамилию. Тогда она стучала на машинке в редакции одного одесского журнала. Девушка способная, хватавшая на лету, сумела понравиться директору московского издательства «Экономическая жизнь» Алексею Гладуну. Теперь он ее новый муж, и она уже в Москве. Гладуна скоро двинули на дипломатическое поприще, и Евгения оказалась с ним в Лондоне. Должность у нее невидная – машинистка в полпредстве, но в Лондоне. А потом был Берлин, тоже полпредство, и та же работа. Мужа отозвали в Москву, а она осталась. Она нужна, у нее получается – чисто печатает, недурственно редактирует, и все мужчины-дипломаты в нее влюблены.
И тут в Берлин приезжает Исаак Бабель – звезда новой советской литературы, обаятельный и влюбчивый. Вот что он сам написал у следователя на допросе в НКВД, когда его арестовали в 1939 году, якобы за изменническую, антисоветскую деятельность:
«С Евгенией Ежовой, которая тогда называлась Гладун, я познакомился в 1927 году в Берлине, где останавливался проездом в Париж. Гладун работала машинистской в торгпредстве СССР в Германии. В первый же день приезда я зашел в торгпредство, где встретил Ионова, знакомого мне еще по Москве. Ионов пригласил меня вечером зайти к нему на квартиру. Там я познакомился с Гладун, которая, как я помню, встретила меня словами: „Вы меня не знаете, но вас я хорошо знаю. Видела вас как-то раз на встрече Нового года в московском ресторане“. Вечеринка у Ионова сопровождалась изрядной выпивкой, после которой я пригласил Гладун покататься по городу в такси. Гладун охотно согласилась. В машине я убедил ее зайти ко мне в гостиницу. В этих меблированных комнатах произошло мое сближение с Гладун, после чего я продолжал с ней интимную связь вплоть до дня своего отъезда из Берлина». Каков стиль, ведь пишет под надзором следователя.
Но вернемся к Ежову. Сочинское знакомство не дает ему покоя. Он постоянно думает об этой женщине, с таким приятным именем Евгения. И однажды дарит ей перстень – золотой, старинной работы. И объясняется в любви. А она уже давно все решила, и без промедления уходит от Гладуна. Теперь у нее новый муж – Ежов. И он к тому времени нарком земледелия. Через несколько лет у него новый карьерный взлет. Его назначают наркомом внутренних дел. Сталин наставляет его – главное сейчас очистить страну от остатков троцкистско-зиновьевских почитателей, от правых во главе с Бухариным, от бывших царских офицеров, бывшей буржуазной интеллигенции, от остатков меньшевистских и эсэровских партий – от всех тех, с кем не справился его незадачливый предшественник Ягода.
У Ежова начинаются горячие дни, но и Евгения не в праздной лености. Она теперь заместитель ответственного редактора популярного журнала, придуманного Максимом Горьким, – «СССР на стройке». И ведь получается. У нее, а по сути, у журнала, интересные авторы – известные писатели и журналисты. Она горазда придумывать затейливые журналистские ходы и сюжеты. В редакции она лидер – жизнерадостная, обаятельная, яркая. С ней ищут встреч и разговоров, стремятся попасть на глаза, атакуют идеями и проблемами.
А вне журнала у нее такая же яркая жизнь. Женя – свой человек в богемной среде. Писатели, артисты, художники, издатели с ней хотят общаться не только из-за того, что она жена всесильного Ежова, тем более многие ее знают еще до последнего замужества. Она сама по себе интересна, умна, весела и сексуально привлекательна. Украшение этого круга. Сын академика Отто Шмидта, Сигурд Шмидт, видевший ее тогда, и через 60 с лишним лет не мог скрыть восхищения, говоря о ней: эффектная, холеная дама, очень обаятельная, напоминавшая рубенсовскую Елену Фоурман, «такой особо красивый цвет лица, бронзовые волосы – все это производило впечатление, особенно рядом с таким сморчком, каким был Николай Иванович Ежов».
Все чаще у нее дома собирается хорошая компания, иногда у ее подруги Гликиной. С ней она дружна еще с Гомеля, учились вместе, и секретов друг от друга нет. Гликина – секретарь иностранной комиссии Союза писателей. Тоже заводная женщина, не лишенная сексуальной отзывчивости.
Вот так и возник этот салон Ежовой – Гликиной. Достойные люди собирались. Уже известный нам Исаак Бабель, автор нашумевшей «Конармии» и одесских рассказов. И здесь же аристократ, бывший морской офицер императорского флота Леонид Соболев, чей роман «Капитальный ремонт» нравился Сталину. Писатель Иван Катаев, однофамилец более знаменитого Валентина Катаева. Самуил Маршак, уже тогда популярный. Ну, и Михаил Шолохов, создатель бессмертного «Тихого Дона». В компании с ними главный редактор «Огонька», известный журналист Михаил Кольцов, прославившийся своими репортажами с фронтов гражданской войны в Испании. Здесь же ученый и полярник Отто Юльевич Шмидт, крупные издатели братья Семен и Владимир Урицкие. И первый красавец, тогдашний член редколлегии «Правды» Алексей Назаров, внешне так похожий на популярного тогда актера Столярова. И Леня Утесов, модный певец и актер. И еще не счесть многих ярких лиц. Все они сбегались на огонек Жени Ежовой, либо в московскую квартиру, либо на дачу. Иногда к Гликиной. Все зависело от того, где был сам Ежов. С ним не хотелось общаться.
Сбежавшись, веселились от души. У наркома стол хорош и всегда накрыт: водка, коньяк, икра, балык. Женя, очаровательная Женя, за роялем. Пела проникновенно. Тут уж все отвлекались от разговоров и поддерживали. А когда начинались танцы под патефон, жаждали ее. Ту, которая от мужского прикосновения буквально плавилась, растворялась в партнере. Качество, повергавшее в дрожь мужскую половину. Бабелю, Кольцову, Шолохову дозволялось идти дальше… Они ей все нравились, но особенно Шолохов, который скажет спустя двадцать лет: «Не за узкие брюки нас девки любили», поведя взглядом вниз.
Уже в феврале 1938 года она почувствовала приближение несчастья. Пошли аресты. Арестовали ее второго мужа Гладуна, потом первого – Хаютина, затем брата – Илью Фейгенберга. И уже давно арестован главный редактор ее журнала Межлаук. Она сама уже фигурирует в показаниях известных и близких ей людей. Еще пытается продлить эту ускользающую жизнь и лихорадочно пишет мужу: «Колюшенька! Очень прошу… настаиваю проверить всю мою жизнь, всю меня… Я не могу примириться с мыслью, что меня подозревают в двурушничестве, в каких-то несодеянных преступлениях».
Но время Колюши на посту наркома внутренних дел сочтено. За полтора года он выполнил кровавое расстрельное поручение, провел процессы над Бухариным и Рыковым, над маршалами и генералами. И теперь по воле вождя должен уйти из этой жизни. Нарком, набивший руку на массовых репрессиях, превратился в политического уголовника. Опустившегося, без стакана водки трудно соображающего, его отстраняют от большей части дел в НКВД, и делают по совместительству наркомом водного транспорта. Оттуда ему дорога в тюремную камеру.
А Женя Ежова в мае 1938 года неожиданно увольняется из журнала. Мечется, ищет выход из ловушки, что подставила жизнь. Настроение скачет, то днями полное безразличие ко всему, то всплеск какой-то истеричной надежды и активности. Пытается говорить с известными и недавно близкими людьми. Ищет поддержку, хотя бы словесную. Не получается. Уходят от встреч под разными предлогами.
И тут в Москву приезжает Шолохов, старый добрый приятель. И по журналу, и по салону. Она бежит к нему в «Националь». Номер такой уютный и надежный, с видом на Кремль.
– Миша, что делать?! Чем это кончится?!
Шолохов тоже переживает не лучшие времена. Ждет встречи со Сталиным, чтобы рассказать о бесчинствах ростовских чекистов, о настроении донских казаков. Миша – верный человек, не отворачивается от женщины, с которой не однажды было хорошо, которая нравится. Настраивается на ее страхи, на ее боль.
Женя, милая Женя! Большущие глаза, сбивающийся голос, всклоченная челка. Как она хороша в горе! Вновь вспыхивает то, что знакомо только им…
Своим надзирающим бесстыдным взглядом запечатлела спецслужба НКВД эту встречу. Вот рапорт наркому внутренних дел, комиссару государственной безопасности первого ранга Берии от заместителя начальника первого отделения 2-го спецотдела НКВД лейтенанта госбезопасности Кузьмина.
«Согласно вашего приказания о контроле по литеру „Н“ (гостиница „Националь“. – Э. М.) писателя Шолохова доношу: в последних числах мая поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова, который… остановился в гостинице „Националь“ в 215 номере… Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице. Так как было приказание в свободное от работы время включаться самостоятельно в номера гостиницы и при наличии интересного разговора принимать необходимые меры, стенографистка Королева включилась в номер Шолохова, и узнавши его по голосу, сообщила мне, нужно ли контролировать. Я сейчас же об этом доложил Алехину, который и распорядился продолжать контроль. Оценив инициативу Королевой, он распорядился премировать ее, о чем был составлен проект приказа. На второй день заступила на дежурство стенографистка Юревич, застенографировав пребывание жены тов. Ежова у Шолохова. Контроль за номером Шолохова продолжался еще свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов. Ежова».
А вот показания подруги Евгении – Зинаиды Гликиной, арестованной по обвинению в том, что якобы она, завербованная Ежовой, занималась с ней шпионажем в пользу иностранных разведок. Следователь просит Гликину самой написать показания о Ежове – все, что она знает о его вредительской деятельности. И Гликина на многих страницах излагает свои наблюдения, вмазывая в них свою подругу.
«…Не намерена, однако, представиться совершенно безгрешной и признаю себя виновной в том, что, будучи в курсе антипартийной деятельности Н. И. Ежова, я благодаря своим близким отношениям к жене Н. И. Ежова и лично к нему вследствие безграничной преданности им, скрывала все известное мне в этой части и никому об этом не сообщала. Теперь же, хотя и с опозданием, я считаю своим долгом довести до сведения следствия обо всем, что мне в этой части известно. Может возникнуть вопрос – что общего у меня с Ежовым? Откуда мне могут быть известны факты его разложения и разврата? Я объясню это.
Познакомилась я с Н. И. Ежовым…, когда он женился на Евгении Соломоновне Хаютиной. С Хаютиной же я знакома и находилась в приятельских отношениях издавна. Вместе с ней я училась в Гомеле, а затем часто встречалась в Ленинграде и с 1924 г. в Москве.
До начала 1935 г., несмотря на то что я нередко посещала квартиру Ежовых, отношения мои с Н. И. Ежовым были обычными. Затем между мной и Ежовым установились хорошие отношения. Этому способствовало то обстоятельство, что я в то время развелась со своим мужем… и Хаютина-Ежова предложила мне поселиться в их квартире. Таким образом, приятельские мои отношения с Хаютиной-Ежовой постепенно переносились и на Н. И. Ежова.
Моя исключительная близость с Хаютиной-Ежовой, частое посещение их квартиры дало мне возможность быть до деталей в курсе личного быта Ежова. В силу этого еще в период 1930–1934 гг. я знала, что Ежов систематически пьет и часто напивается до омерзительного состояния… Ежов не только пьянствовал. Он наряду с этим невероятно развратничал и терял облик не только коммуниста, но и человека…
…Некоторые лица, в том числе и я, не имевшие никакого отношения к органам НКВД, осведомлялись от почти всегда пьяного Ежова о некоторых конспиративных методах работы Наркомвнудела… Ежов неоднократно рассказывал о существовании Лефортовской тюрьмы, что там бьют арестованных и что он лично также принимает в этом участие… Ежов в моем присутствии рассказывал также о технике приведения в исполнение приговоров в отношении осужденных к расстрелу… заявлял о своем личном участии в расстреле осужденных…
После назначения Л. П. Берии заместителем Наркома Внутренних Дел Союза ССР Н. И. Ежов начал почему-то волноваться и нервничать. Он стал еще сильнее пьянствовать и часто выезжал на работу только вечером. В разговоре со мной по поводу назначения Л. П. Берии Хаютина-Ежова заметила: „Берия очень властный человек, и вряд ли Николай Иванович с ним сработается…“
Являлась ли Хаютина-Ежова подобна Н. И. Ежову в разложении и разврате или было наоборот, но факт тот, что она не отставала от него…», – пишет Гликина, лучшая подруга Жени Ежовой.
«Теперь хочу довести до сведения следствия о заслуживающем особого внимания обстоятельстве интимной связи Хаютиной-Ежовой с писателем Шолоховым. Весной 1938 г. Шолохов приезжал в Москву и по каким-то делам был на приеме у Ежова… После этого Ежов пригласил Шолохова к себе на дачу. Хаютина-Ежова тогда впервые познакомилась с Шолоховым, и он ей понравился (Гликина ошибается – Ежова познакомилась с Шолоховым раньше, где-то осенью 1937 года. – Э. М. ). Хаютина-Ежова также вызвала у Шолохова особый интерес к себе… Летом 1938 г. Шолохов снова был в Москве. Он посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала „СССР на стройке“, где она работала, под видом своего участия в выпуске номера, посвященного Красному казачеству (скорее всего это было в мае, в июне Ежова уже не работала в журнале. – Э. М .). После разрешения всех вопросов, связанных с выпуском номера журнала, Шолохов не уходил из редакции и ждал, пока Хаютина-Ежова освободится от работы. Тогда он проводил ее домой. Из разговоров, происходивших между ними, явствовало, что Хаютина-Ежова нравится Шолохову как женщина. Однако особая интимная близость между ними установилась позже. Кстати сказать, Ежов был осведомлен от Хаютиной-Ежовой в том, что ей нравится Шолохов.
В августе 1938 г., когда Шолохов опять приехал в Москву, он вместе с писателем Фадеевым посетил Хаютину-Ежову в редакции журнала (вряд ли это было в редакции журнала, ибо с мая Ежова там уже не работала. – Э. М. ). В тот же день Хаютина-Ежова по приглашению Шолохова обедала с ним и Фадеевым в гостинице „Националь“.
Возвратившись домой поздно вечером, Хаютина-Ежова застала Ежова, который очень интересовался, где и с кем она была. Узнав о том, что Хаютина-Ежова была у Шолохова в гостинице „Националь“, Ежов страшно возмутился. В связи с этим случаем мне стал известен один из секретных методов органов НКВД по наблюдению за интересующими его лицами. Я узнала о существовании, в частности в гостинице „Националь“, специальных аппаратов, посредством которых производится подслушивание разговоров между отдельными людьми, и что эти разговоры до мельчайших деталей фиксируются стенографистками.
Я расскажу сейчас, как все это произошло.
На следующий день после того, как Хаютина-Ежова обедала с Шолоховым в „Национале“, он снова был в редакции журнала и пригласил Хаютину-Ежову к себе в номер. Она согласилась, заведомо предчувствуя стремление Шолохова установить с ней половую связь.
Хаютина-Ежова пробыла у Шолохова в гостинице „Националь“ несколько часов… На другой день поздно ночью Хаютина-Ежова и я, будучи у них на даче, собирались уже было лечь спать. В это время приехал Ежов. Он задержал нас и пригласил поужинать с ним. Все сели за стол. Ежов ужинал и много пил, а мы только присутствовали как бы в качестве собеседников.
После ужина Ежов в состоянии заметного опьянения и нервозности встал из-за стола, вынул из портфеля какой-то документ на нескольких листах, обратившись к Хаютиной-Ежовой, спросил: „Ты с Шолоховым жила?“ После отрицательного ее ответа Ежов с озлоблением бросил его в лицо Хаютиной-Ежовой, сказав при этом: „На, читай!“
Как только Хаютина-Ежова начала читать этот документ, она сразу же изменилась в лице, побледнела и стала сильно волноваться. Я поняла, что происходит что-то неладное, и… решила удалиться, оставив их наедине. Но в это время Ежов подскочил с Хаютиной-Ежовой, вырвал из ее рук документ, ударил ее этим документом по лицу и, обращаясь ко мне, сказал: „Не уходите, и вы почитайте!“ При этом Ежов бросил мне на стол этот документ, указывая, какие места читать.
Взяв в руки этот документ и частично ознакомившись с его содержанием, с таким, например, местом: „Тяжелая у нас с тобой любовь, Женя“, „уходит в ванную“, „целуются“, „ложатся“ и – „женский голос: – Я боюсь…“, я поняла, что этот документ является стенографической записью всего того, что происходило между Хаютиной-Ежовой и Шолоховым у него в номере и что это подслушивание организовано по указанию Ежова.
После этого Ежов окончательно вышел из себя, подскочил к стоявшей в то время у дивана Хаютиной-Ежовой и начал ее избивать кулаками в лицо, грудь и другие части тела. Лишь при моем вмешательстве Ежов прекратил побои, и я увела Хаютину-Ежову в другую комнату. Через несколько дней Хаютина-Ежова рассказала мне о том, что Ежов уничтожил указанную стенограмму.
В связи со всей этой историей Ежов был сильно озлоблен против Шолохова, и когда Шолохов пытался несколько раз попасть на прием к Ежову, то он его не принял. Спустя примерно месяца два с момента вскрытия обстоятельств установившейся между Хаютиной-Ежовой с Шолоховым интимной связи Ежов рассказывал мне о том, что Шолохов был на приеме у Л. П. Берии и жаловался на то, что он – Ежов – организовал за ним специальную слежку и что в результате разбирательством этого дела занимается лично И. В. Сталин. Тогда же Ежов старался убедить меня в том, что он никакого отношения не имеет к организации слежки за Шолоховым, и поносил его бранью…»
Не пожалела Гликина красок для Жени Ежовой. Хотя той уже было все равно. В октябре того же 1938 года она легла в подмосковный санаторий. Диагноз как приговор – «астено-депрессивное состояние». 21 ноября Ежова скончалась. В акте о вскрытии тела записано: «Труп женщины 34 лет, среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания… Смерть наступила в результате отравления люминалом».
Тогда Ежов еще не был арестован, а только передвинут в наркомы водного транспорта. Поэтому похоронили Евгению Соломоновну Ежову как жену наркома, на Донском кладбище в Москве. Несчастливо завершился ее салон.
А Ежов, арестованный в апреле 1939 года, даже в следственной тюрьме, избитый и сломленный, исходил ревностью к своей жене Евгении, уже ушедшей из жизни. На допросах он мстил ей. Мстил за ее любовников, за ее добрый женский нрав, за ее однажды пойманный взгляд, который будто говорил стеснительно и жалостливо: да, я знаю о твоей извращенной мужской неполноценности. И тогда он попросил у следователя бумагу и накатал показания на восемнадцати страницах, где описал свои любовные похождения и половые связи с подругами жены. При этом суетливо заметил, что она знала об этом, так же как он о ее любовных похождениях с писателями и журналистами, собиравшимися в его квартире.
И дальше он лепит то, что от него ждут: «Каждый из нас жил своей интимной жизнью, а связывали нас только общие шпионские дела». Что с нее уже взять? Она уже в могиле, поэтому угодим следствию, настаивающему на тезисе о совместном шпионстве. Ежов развивает его: второй муж ее – Гладун, конечно, английский агент, и она вышла за него по требованию английской разведки. А потом, став моей супругой, она и меня втянула в эту шпионскую сеть.
Эх, Женя, Женя. Каких только собак на нее мертвую не навешали! Все, что можно, что требует следствие. Она не ответит, ее уже не расстреляют.
Больше всего Ежов не мог ей простить Бабеля и Шолохова. Бабеля, которого он привечал в своем доме. Тот работал над романом о ЧК, и ему необходимо было понять внутренний мир чекистов. Общение с Ежовым и его коллегами – какой подарок для писателя на свободе. Но для Ежова Бабель – это любовник жены, выпытывающий у него подробности душевного состояния чекиста. И когда следователь с кровавой славой по фамилии Родос, по заданию Берии возводивший «„ежовское“ дело», потребовал назвать сообщников по антисоветской заговорщицкой организации, Ежов в числе первых назвал Бабеля.
– На основании моих личных наблюдений, я подозреваю, что дело не обошлось без шпионских связей моей жены с Бабелем, с которым она знакома с 1925 года. И моя жена пыталась скрыть от меня эту шпионскую связь с Бабелем.
Но с Шолоховым у Ежова не вышло. Ростовские чекисты получили ежовское указание разоблачить и ликвидировать Шолохова как врага народа. Разработали целую операцию. Некто инженер Погорелов из Новочеркасска должен был войти в доверие к Шолохову, пообщаться с ним, а потом заявить, что тот готовит восстание казаков на Дону. Так планировал в общих чертах операцию Каган, заместитель начальника Ростовского управления НКВД. Но не на того поставил, просчитался. Погорелов пришел к Шолохову и все рассказал: и как того арестуют, и как повезут, и как пристрелят по дороге. И Шолохов тут же садится писать письмо о проделках местных чекистов. А потом, не теряя времени, хитрым маршрутом на товарняке отправляется в Москву, чтобы через Поскребышева (помощник Сталина. – Э. М. ) передать это письмо вождю. Вышло все удачно. В Москве ждал аудиенции несколько дней. Наконец пригласили. В кабинете Сталина уже находились Молотов, Ежов, Погорелов, секретарь Вешенского райкома партии Луговой и ростовские «энкавэдэшники», среди которых и изобретательный Каган.
Сталин вперил немигающий взгляд в Погорелова. Тот не смутился: «Я говорю правду. Вот у меня бумага, где Каган все изложил. Провокаторы они, товарищ Сталин!»
Каган бледен как простыня, лепечет: «Да, я писал».
А Сталин итожит: «Дорогой товарищ Шолохов, напрасно вы подумали, что мы поверили бы этим клеветникам».
– Ну, что, Николай Иванович, будем снимать с него кавказский поясок? – кивает на Шолохова.
Осклабился Ежов, да тут же смыл ухмылку. Тон Сталина не сулил хорошего.
– Выдающемуся русскому писателю Шолохову должны быть созданы хорошие условия для работы.
И Ежов понял: Шолохов ему не по зубам. А Сталин еще больше утвердился в мысли, что Ежова нужно убирать, он перешел грань и уже не соображает, что делает в своей преданности. И через несколько недель предложил назначить его наркомом водного транспорта по совместительству. Плавный вывод под расстрел начался. Время массовых репрессий кончилось, вернулась эпоха выборочных.
Но Женя Ежова ничего этого уже не ведала.
Из книги Лубянка - Экибастуз. Лагерные записки автора Панин Дмитрий МихайловичКак барон Тильдебранд агитировал министра Ежова Еще в большой пересыльной камере наше внимание привлек сухощавый господин западного облика, что-то быстро рассказывающий своему слушателю.Барон Гильдебранд, с которым мы познакомились, был родом из Прибалтики. Речь его
Из книги Нежность автора Раззаков ФедорЕвгения СИМОНОВА Первое серьезное чувство пришло к Симоновой в начале 70-х, когда она училась в Театральном училище имени Щукина (курс Ю. Катина-Ярцева). Именно там у нее случился роман с однокурсником Юрием Васильевым. Роман продолжался в течение двух лет, и дело явно шло к
Из книги Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года автора Фролов ПетрРасстрел Николая Ежова Когда мы приехали на спецобъект № 110 для участия в казни бывшего наркома, было очень холодно. По темному небосклону кто-то щедрой рукой рассыпал горошины звезд. Огромная луна зловеще освещала территорию монастыря. Где-то брехали собаки. Под ногами
Из книги Святая Анна автора Филимонова Л. В.Команда Ежова Когда Ежов был назначен наркомом внутренних дел, то в НКВД у него не было своих людей – тех, кому он мог доверять. Руководство центрального аппарата, которое досталось ему в наследство от Ягоды, скомпрометировало себя соучастием в преступных деяниях
Из книги Сталин и заговор в НКВД автора Ежов Николай ИвановичОрдер Ежова Возвращался я в Казань с такой же тяжестью на сердце, с какой ехал в Москву. Но все же возвращался... Меня там не схватили, как схватили командира дивизии Даненберга, командира авиационной бригады Ивана Самойлова и многих других, опустошив в одну ночь десятки
Из книги Интимные тайны Советского Союза автора Макаревич Эдуард ФедоровичЗаявление Ежова с просьбой освободить от работы «В Политбюро ЦК ВКП(б)23 ноября 1938 годаТов. СталинуСовершенно секретноПрошу ЦК ВКП(б) освободить меня от работы по следующим мотивам:1. При обсуждении на Политбюро 19 ноября 1938 года заявления начальника УНКВД Ивановской
Из книги автораО родственниках Ежова «30 января 1939 г. № 471/6 ЦК ВКП(б) - товарищу СТАЛИНУВ НКВД СССР от члена ВКП(б), сотрудника УНКВД по Московской области тов. ШАБУЛИНА Михаила Ивановича поступило заявление о том, что ему известно о террористических высказываниях ЕЖОВА ИванаИвановича -
Из книги автораО результатах обыска у Ежова «Начальнику 3_го спецотдела НКВДполковнику тов. Панюшкину //__ РАПОРТ __//Докладываю о некоторых фактах, обнаружившихся при производстве обыска в квартире арестованного по ордеру 2950 от 10 апреля 1939 года Ежова Николая Ивановича в Кремле.1. При
Из книги автораПоказания Ежова о педерастии «В Следственную часть НКВД СССР //-- ЗАЯВЛЕНИЕ --//Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд новых фактов, характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке - педерастии.Начало этому было
Из книги автораПоказания Ежова о необоснованных репрессиях «вопрос: Следствию известно, что проведенные органами НКВД СССР в 1937-1938 гг. массовые операции по репрессированию бывших кулаков, к-р. духовенства, уголовников и перебежчиков различных сопредельных с СССР стран вы использовали
Из книги автораПоследнее слово Н.И. Ежова на суде «Я долго думал, как пойду на суд, как буду вести себя на суде, и пришел к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь - это рассказать все правдиво и по-честному. Вчера еще в беседе со мной Берия сказал: «Не думай, что тебя
Из книги автораЗинаида Райх, sex appeal Зинаида Райх, жена Всеволода Мейерхольда, мэтра новаторской режиссуры, работала в его театре – Театре Мейерхольда. Этот театр он, по сути, бросил к ее ногам – из-за нее ушли великая Мария Бабанова, Эраст Гарин, Сергей Эйзенштейн. Но посредственная
Из книги автораЛиля Брик, тоже sex appeal У Маяковского, на Таганке, встречали новый 1930 год. Журналист-историк В. Скорятин достаточно полно воспроизводит то застолье, которое было так похоже на множество других в салоне Маяковского – Брик: «Сыпались остроты. Сочинялись стихотворные
На первом же допросе ему сломали руку, а когда приговор первой категории - расстрел - привели в исполнение, то, по сути, стреляли уже в мертвеца.
Подобно многим, он умер со словами: "Да здравствует Сталин!"
А еще человек, портреты которого печатали в газетах, в честь которого слагались стихи, разучивались песни, за право носить имя которого соревновались пионерские отряды, перед казнью умолял палачей: не трогайте дочь. Товарищи по органам просьбу выполнят - девочку "не тронут", и это станет главной причиной несчастья ее жизни.
Оправданию не подлежит
Страна узнала о Наталье Хаютиной летом 1998 года. Тогда Военная коллегия Верховного Суда рассматривала дело о реабилитации бывшего народного комиссара внутренних дел СССР, организатора массовых политических репрессий Николая Ивановича Ежова. По его приказам в 1937-1938 годах были расстреляны около семисот тысяч человек и почти два миллиона отправлены в лагеря.
С ходатайством о реабилитации обратилась приемная дочь наркома - Наталья Хаютина. Оснований для оправдания Николая Ежова судьи не нашли.
"До сих пор я считаюсь уродом, дочкой изверга, дочкой врага"
"Я как была дочь врага народа, так и осталась. И до самой смерти я буду так. И уйду с этим. Хотя я не сделала никому ничего плохого, - говорит, прикуривая очередную сигарету, Наталья Хаютина. - Его никогда не реабилитируют, да родственники загубленных никогда не простят".
Много лет Наталья Николаевна пишет стихи: от руки в школьную тетрадку, которую непременно прячет под скатерть кухонного стола.
По какой-то неясной случайности
Я в те годы смогла уцелеть.
И кому я обязана "радостью",
Что не дали тогда умереть?
Помешать продолжению рода
Кто-то очень хотел навсегда…
До сих пор я считаюсь уродом,
Дочкой изверга, дочкой врага...
Стихов накопилось много. Для нее это возможность выговориться.
"Потрясающий отец"
Существует несколько версий ее появления на свет. По одной, она была внебрачным ребенком последней жены Ежова и писателя Бабеля, по другой - внебрачной дочерью самого Ежова.
Но одна из самых подтверждаемых версий изложена в рассказе Василия Гроссмана "Мама". В нем описана загадочная история удочерения всесильным наркомом Ежовым пятимесячной девочки.
Если Гроссман прав, то настоящий отец Натальи Хаютиной - референт советского посольства в Великобритании, вместе с женой расстрелянный по приказу "железного наркома". Об этой версии Наталья Николаевна тоже знает.
"Он был потрясающим отцом. Я же все помню, как он и коньки мне двухполозные своими руками сделал, в теннис играть научил, в городки. Все для игры в крокет соорудил, эти лунки, на подмосковной даче в Мещерине, где мы жили, чуть ли не сам копал. Он со мной занимался очень много. Я у него была отдушина какая-то", - вспоминает Наталья Николаевна своего приемного отца.
Приемная мать Хаютиной - Евгения Соломоновна Фейгенберг, главный редактор журнала "СССР на стройке", вела светский образ жизни и с Наташей виделась нечасто. Нарком был ее третьим мужем.
Полуграмотный, не получивший даже начального образования, бывший питерский рабочий Николай Ежов обществу друзей своей жены предпочитал компанию дочери.
Ежов пел девочке народные песни - все отмечали его приятный тенорок, - дурачился вместе с дочерью - собственноручно "кормил" любимого обоими игрушечного поросенка.
Сталин называл его "ежевичкой", а люди - "кровавым карликом"
На пост наркома внутренних дел Ежова назначат в сентябре 1936-го, а уже в ноябре 1938-го "пулю для всех скорпионов и змей", "око страны, что алмаза ясней" - так называл Ежова советский поэт-акын Джамбул Джабаев - сместят практически со всех постов.
Имя Ежова стало нарицательным. "Ежовщина" - так в народе называли репрессии 1937-го года. Чтобы их грамотнее организовать, Ежов со своим "незаконченным низшим" изучал книги по истории испанской инквизиции.
В рабочем столе он хранил пули, которыми были расстреляны Зиновьев, Каменев и другие «враги революции»; эти пули были у него изъяты при обыске. Он также запомнился предложением переименовать Москву в Сталинодар.
Сам Сталин в хорошем расположении духа называл его "ежевичкой", а люди окрестили "кровавым карликом" - ростом Ежов был метр пятьдесят два, щуплого телосложения, имел кривые ноги.
Подобно своему предшественнику Ягоде, Ежов незадолго до ареста был смещен с поста главы НКВД на менее важный пост - его назначили наркомом водного транспорта.
10 апреля 1939-го нарком водного транспорта Николай Ежов был арестован по обвинению "в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против Советской власти".
На суде Ежов заявил: "Я почистил 14 тысяч чекистов. Но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил. Жизнь мне, конечно, не сохранят… Прошу одно: расстреляйте меня спокойно, без мучений. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить ей старость и воспитать мою дочь. Прошу не репрессировать моих родственников и земляков, так как они совершенно ни в чем не повинны. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах".
3 февраля 1940-го Ежов Военной коллегией Верховного Суда СССР был приговорен к расстрелу. Уже на следующий день приговор привели в исполнение. Ежову было 45.
Недавно названный в его честь город Ежово-Черкесск стал просто Черкесском.
Ежова кремировали и захоронили на Донском кладбище - рядом с братскими могилами, куда сбрасывали трупы расстрелянных по его приказу.
На Донском за два года до расстрела Ежова похоронили и жену "железного наркома" - Евгению Соломоновну Фейгенберг (по первому мужу Хаютину).
Эту фамилию приемная дочь наркома и будет носить всю жизнь.
Смерть Евгении Соломоновны была довольно странной. Сначала она впала в болезненную депрессию. Потом ее с диагнозом "астено-депрессивное состояние" поместили в подмосковный санаторий им. Воровского. В нем через три недели она и скончается. В акте вскрытия укажут: "Причина смерти - отравление люминалом". Принято считать, что эта женщина 34 лет сама свела счеты с жизнью.
"Я помню, как она изменилась перед тем, как попасть в санаторий: она все время слушала патефон, перестала ходить на работу, не общалась со мной. Ее даже не интересовали любимые павлины, которых она развела на даче", - говорит Наталья Николаевна.
Хаютина, Хаютина, Хаютина...
После ареста Ежова семилетнюю Наталью посадили в охраняемый вагон и повезли в специальный Пензенский детдом №1, где содержали детей врагов народа.
"Тетя Нина, которая меня сопровождала, все время бегала в тамбур, курила. Она говорила: ты Хаютина, Хаютина, Хаютина, ты не знаешь никакого Ежова. Она со мной не церемонилась, однажды так ударила по губам, когда я назвала фамилию отца, что у меня кровь пошла, - вспоминает Наталья Николаевна.
В первый же вечер ее появления в детдоме в кабинет к заведующей прибежала дежурная воспитательница и взволнованно сообщила, что все девочки не спят, а слушают новенькую.
Эта новенькая рассказывала им о том, что никакая она не Хаютина, а Ежова, что ее папа, который самый лучший на свете, большой начальник. Еще про каких-то павлинов, живущих у них в Мещерине. Про то, что на ее дне рождения недавно была Светлана Сталина, а с дочкой Молотова они кормили красивых рыбок в пруду.
"Маму я тогда уже как-то не вспоминала. А вот по отцу я очень тосковала, - говорит Наталья Николаевна. - И по няне Марфе Григорьевне. И все время я ждала, что кто-то из них все-таки должен за мной приехать. Но никого не было. А я все сидела на подоконнике и постоянно смотрела на дорогу".
"Веревка не выдержала - я ободрала себе все тело и упала"
Там же, в Пензе, Наталья Николаевна поступила в ремесленное училище. В нем она училась на часовщика и постоянно, по ее словам, "порола брак".
В общежитии училища Наталья Хаютина поставила на видное место портрет отца. Директор возник незамедлительно.
"Это кто? - Я говорю: отец. Он говорит: жги! - Я говорю: не буду. - Жги, я сказал. - Не буду. Он взял спички, зажег. Сжег все. Я помню, - говорит Хаютина, - бросилась в подушку. Не могу объяснить, что у меня там внутри было, я не плакала, просто было очень больно и обидно".
Список обид рос, и однажды она, прихватив бельевую веревку, отправилась в сквер.
Но попытка самоубийства не удалась - веревка не выдержала.
"Все тело ободрала себе, платье разодрала, веревка эта на шее висит, - вспоминает Хаютина. - И меня тут директор поймал. Прямо за эту веревку меня, как козу, прямо по лестнице потащил меня в кабинет. На диван меня как швырнул. И говорит: ты, что, с ума сошла? Говорит: нас ведь бы все пересажали. Вот это я никогда не забуду выражение. Их бы всех пересажали! Что меня бы не было - это наплевать".
После попытки самоубийства ей разрешили оставить "ненавистное" ремесленное училище и держать экзамены в музыкальное.
"Заложники снежной планеты"
С аккордеоном под мышкой Хаютина и оказалась в Магадане в августе 1958-го.
После окончания училища Наталья Николаевна сумела добиться распределения туда, где когда-то швартовался неутомимый ГУЛАГовский пароход "Николай Ежов", поставляя очередную партию заключенных. Она хотела быть ближе к жертвам своего отца.
Как во сне Хаютина бродила по городу своей мечты, вглядывалась в лица прохожих.
"Я подумала: что же со мной сделают, если сказать им сейчас, чья я дочь,- рассказывает Хаютина. - И поняла, что я не уеду отсюда назад уже никогда".
В тот же вечер она написала:
Все. Приехали. И прекрасно.
И останемся здесь навеки.
Мы заложники - это ясно -
На огромной снежной планете.
Магадан, затем поселки Ягодное, Тахтоямск, Ола, в которой и осела уже навсегда.
И повсюду с ней был аккордеон, всю жизнь Наталья Николаевна проработала в сельских нетопленных клубах, писала музыку и стихи. Песни Натальи Хаютиной до сих пор исполняют местные певцы со сцены районных домов культуры.
Сама она уже более двадцати лет как на пенсии. После инсульта Наталья Николаевна с трудом передвигается по квартире и почти никуда не выходит.
Лишь иногда - на балкон, посмотреть на солнце, которое каждый день катится в закат за сопку под названием Дунькин Пуп.
"Я до сих пор жду, что однажды постучат в дверь и отомстят мне за отца"
Все свои колымские годы Наталья Николаевна провела в ожидании встречи с мстителем.
Из гулаговских зон освобождались политзаключенные, и кому-то могли шепнуть: вот дочь Ежова. Каждый стук в дверь заставлял вздрагивать: пришли! Из одного поселка она переезжала в другой, в третий, в четвертый. В каждой новой квартире вешала на стенку вырезанный из учебника портрет отца и снова ждала.
Она никогда не заводила друзей. Единственную свою дочку Наталья Николаевна родила от человека, которого судьба подпустила к ней лишь "на расстояние выстрела". Левона Хачатряна убьют за какие-то темные дела с золотом.
За каждой дверью пензенских и колымских общежитий, бараков и "хрущоб" каждый год 1 мая Наталья Николаевна отмечает два дня рождения: свой и наркома Ежова.
Даже дату рождения своей последней жертвы всесильный нарком определил лично.
"Я ставлю его портрет на стол, перед портретом свечу и просто разговариваю с отцом. Я говорю: что ты со мной сделал? Тебя-то уже нет, а я всю жизнь мыкаюсь, всю жизнь мне перевернул и искалечил. Вы знаете, - говорит Наталья Николаевна, - свеча начинает трепыхаться, как будто не нравится ему, что я с ним так. Я много лет думаю, о вине отца и считаю, что Бог его может быть когда-нибудь и простит. А вот люди никогда, потому что тогда не будет виноватых".
Маска скорби
При въезде в Магадан, на 4-м километре Колымской трассы, которая буквально вымощена костями заключенных, на сопке Крутая стоит Маска скорби работы Эрнста Неизвестного. Этот памятник жертвам политрепрессий торжественно открыли 14 лет назад. За это время здесь, где все "плачет" и "плачет" каменная девочка, побывал каждый из жителей Колымы. Единственный человек, который ни разу не принес сюда цветы, это дочь наркома Ежова.
"Я могу туда пойти, мне никто не запрещает. И меня там никто не знает. Но я сама себе запретила это делать, потому что не имею морального права", - говорит Наталья Николаевна.
Именем Российской Федерации...
Всю жизнь Хаютину мучила одна и та же мысль, что она так и умрет дочерью врага народа. Она давно согласилась с тем, что Ежов оправданию не подлежит, но за собственную реабилитацию продолжала бороться. Несколько раз она обращалась в суд.
В последний раз судебный процесс длился три года.
Наталья Николаевна говорит, что 13 февраля 2008-го в Ольском райсуде прозвучали главные в ее жизни слова. Судья зачитал: "Именем Российской Федерации суд решил: заявление Натальи Николаевны Хаютиной удовлетворить".
А через полгода она обнаружила в своем почтовом ящике письмо из УВД по Магаданской области.
В нем было написано: "Уважаемая Наталья Николаевна! В соответствии с Законом РФ "О реабилитации жертв политических репрессий от 18.10.91г. № 1761-1 и решением Ольского районного суда Магаданской области от 13.02.2008 г. Вы признаны подвергшейся политической репрессии и реабилитированы".
К письму прилагалась справка о реабилитации.
Евгения Соломоновна Ежова (урождённая Фейгенберг-Ноткина, Хаютина по первому мужу, Гладун по второму; 1904 год, Гомель - 21 ноября 1938 года, Москва) - советский издательский работник. В 1930-е годы - официально заместитель главного редактора, а де-факто главный редактор журнала «СССР на стройке». (Официальными главными редакторами в эти годы были Георгий Пятаков, Валерий Межлаук, Александр Косарев) Хозяйка литературного салона, который посещали известные писатели, а также видные сценические и кинематографические деятели: Исаак Бабель, Михаил Шолохов, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утёсов и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры. Известна как жена Николая Ежова. Покончила жизнь самоубийством (по другой версии, была убита своим мужем).
Тут самое время сказать о второй супруге Ежова. То была одесситка по рождению Евгения (Суламифь) Соломоновна Ханютина. Типичное порождение того смутного времени, она, как и все подобного же типа женщины, походила на знаменитую Лилю Брик. Молодой вышла замуж за работника советского торгпредства, жила с ним в Берлине в 20-х годах, там же познакомилась с Исааком Бабелем и завела с ним долговременный роман. С мужем рассталась, оказалась в Москве и тут каким-то образом познакомилась с партработником Ежовым и вышла за него замуж, не прерывая приятных отношений с Бабелем.
Евгения Соломоновна детей не имела, была дамой светской, держала богемный салон, стала даже редактором политического журнала (не имея на то ни образования, ни опыта), супруг её сутками не вылезал со службы, быстро изнашивая телесные и нервные силы, в её дела не вмешивался. Она была женщиной любвеобильной, об одном из её мимоходных романов надо непременно упомянуть. Речь идёт о Михаиле Шолохове. Он был уже всесветно знаменит и высоко ценим Сталиным.
12 декабря 1938 года в руководство НКВД поступил рапорт от лейтенанта Кузьмина, осуществлявшего негласный надзор за обитателями столичной гостиницы "Националь", где останавливались иностранцы и важные персоны. В рапорте говорилось:
"Согласно вашему приказанию о контроле по литеру "Н" писателя Шолохова доношу: в последних числах мая поступило задание о взятии на контроль прибывшего в Москву Шолохова, который с семьёй остановился в гостинице "Националь" в 215 номере... Примерно в середине августа Шолохов снова прибыл в Москву и остановился в той же гостинице... На другой день дежурная стенографистка застенографировала пребывание жены тов.Ежова у Шолохова. Контроль за номером продолжался ещё свыше десяти дней, вплоть до его отъезда, и во время контроля была зафиксирована интимная связь Шолохова с женой тов.Ежова".
Разбираться в этом странноватом поступке великого русского писателя мы не станем, тёмные тут дела и неясные.
Характерно, что рапорт тот был направлен уже на имя Л. Берии, нового наркома внутренних дел. 25 ноября 1938 года Ежов был снят с этой должности. Его арестовали в апреле следующего года, обвинили в шпионской работе на все разведки мира и расстреляли после долгого и мучительного следствия 4 февраля 1940 года. Имя его было на полвека вычеркнуто из официальной истории. Евгения Соломоновна скончалась много раньше в больнице при невыясненных обстоятельствах.
С подачи Сталина в 1934 году на ХVII съезде партии Ежова избрали секретарем ЦК. Высокие посты открывали неограниченный доступ к разного рода распределителям. И Евгения Соломоновна не преминула воспользоваться этим. Во время обыска в квартире Ежовых нашли пять меховых шуб, больше сотни платьев, десятки кофточек и шляп. Картины, ковры, украшения. Ещё у себя на даче Евгения Соломоновна завела павлинов. Осуществив тем самым, судя по всему, какие-то затаенные детские мечтания. По нынешним временам, это мелочь. Но в пору повсеместно декларируемого братства и равенства а также, говоря словами поэта, «честной бедности», выходило за рамки, даже самые снисходительные. Московские сановные жены, дамы, в большинстве своем степенные и зажатые, прозвали Евгению Соломоновну «стрекозой». Во время официальных и полуофициальных встреч и празднований она не в меру резвилась; и хотела, чтобы окружающие следовали её примеру. Танцевали, пели, играли в какие-то общие игры. Не желая, чтобы её рассматривали лишь как жену высокопоставленного партийного функционера, Евгения Соломоновна занялась журналистикой.
Её взял к себе В.И. Межлаук, совмещавший ответственную работу в Госплане СССР и наркомате тяжелой промышленности с редактированием, судя по всему номинальным, журнала «СССР на стройке». И назначил своим заместителем. Ещё, вслед за Лилей Брик и Зинаидой Райх, женой Мейерхольда, Евгения Соломоновна завела у себя дома, что-то вроде салона. К ней приходили самые разные, но, непременно, чем-то примечательные люди. Бабель, Михоэлс, Утесов, Маршак, Соболев, журналист Михаил Кольцов, издатели братья Урицкие, известный ученый-полярник Отто Юльевич Шмидт и многие другие. Нравы там, судя по воспоминаниям очевидцев, были довольно свободные. Ежов жене не препятствовал.
И Семен Урицкий тоже темная личность. Ежов о нем собрал кое-какие материалы. Он племянник Моисея Урицкого, первого председателя Петроградской ЧК. В революционном движении с пятнадцатого года, но в РКП(б) вступил только в 1921 году. До революции состоял в РСДРП Интернационалистов «Новая жизнь», а с семнадцатого, когда она ликвидировалась, вроде бы считался беспартийным. Запутанная у него биография, сомнительная. Да и с троцкистами он в свое время активно якшался.
Урицкий очень способный человек, хороший журналист и администратор. Он работал в РОСТА, в «Гудке» и сейчас одновременно возглавляет несколько газет и журналов. И Евгению он в конце двадцатых притащил в журналистику, сначала в «Крестьянскую газету», а потом сделал своим заместителем в журнале «СССР на стройке», где сам был по совместительству главным редактором.
Все это не случайно. Женя не деловой человек и толку от нее в редакции мало. За другое ее ценит Урицкий. Вся их дружба через постель проходит. А в последнее время он наверняка рассчитывает на поддержку Ежова.
Вот с какими людьми связана жена наркома внутренних дел, и добром это вряд ли может кончиться. Сколько раз Ежов просил ее расстаться с этой компанией! Бесполезно. Женя плакала, доказывала, что это прекрасные люди и патриоты. Общение с ними стало ее образом жизни, и ей скучно проводить время с малопривлекательными и ограниченными коллегами Николая Ивановича. Силой заставить Женю порвать с этими друзьями он не мог. Вдруг она уйдет от него. А этого ему очень не хотелось.
В 1938 году Евгения Хаютина покончила жизнь самоубийством – приняла большую дозу снотворного, люминала. Потом появилось много версий о ее смерти. Ваша семья верила, что это самоубийство?
Моя мама навещала ее в больнице. Тетя Геня лежала там с диагнозом – тяжелая депрессия. Ее пытались обвинить (наша семья это знала, я это помню), что она шпионка черт знает каких государств… Вспомним ее записку**. Сталин вообще любил такие ситуации. (Жёны Молотова, Калинина, брат Кагановича…). Сталин был прекрасным психологом. Он окружал себя ничтожествами, но держал их "на привязи".
После смерти тети Гени врач спросил у мамы: "Откуда у нее столько люминала? Вы ей принесли?". Вероятно, люминал ей передал Николай Иванович. Он понимал, что под него "копают". Расценить ли это как убийство или самоубийство?.. Во всяком случае, люминал тетя Геня приняла сама. Ее депрессия была вызвана тем, что она поняла всю ситуацию, поняла свою судьбу. Поняла свое прошлое, настоящее и будущее…
Настоящий возраст и день рождения приемной дочери Ежова неизвестен. Сама Наталья Николаевна считает, что указанный в ее метрике 1936 год придуман отцом, как и дата – 1 мая, совпадающая с днем рождения наркома.
Согласно версии няни Марфы Григорьевны, настоящим отцом Наташи был цыган по фамилии Кудрявый. Сестра Ежова Евдокия Ивановна считала, что Наташа – внебрачный ребенок наркома, появившийся после его командировки в Семипалатинск. И цыгане, и уроженцы Средней Азии всегда принимали Наталью Николаевну за свою.
Принципиально другая версия появления Наташи в семье Ежова содержится в рассказе Василия Гроссмана «Мама». Гроссман, который всегда был очень осторожен во всем, что касалось реальных исторических лиц, написал: Наташа была взята из семьи советского торгового представителя, расстрелянного на подъезде к Москве на станции Негорелое по приказу Ежова.
Приёмная дочь четы Ежовых - Наталья, после смерти матери и ареста отца была помещена в детский дом. В годы перестройки безуспешно добивалась реабилитации своего приёмного отца
Своих детей у четы Ежовых не было и в 1933 году они взяли на воспитание пятимесячную девочку Наталью из детского дома. После ареста отца 6-летняя Наталья в 1939 году была помещена в детский дом № 1 в Пензе и получила фамилию матери - Хаютина, под которой и жила в дальнейшем. В Пензе Наталья Хаютина прожила около 19 лет. По окончании в 1958 году Пензенского музыкального училища она была направлена по распределению в Магаданскую область, где и проживает в настоящее время в посёлке Ола.
Последним ударом для наркома стала смерть любимой жены, которая покончила с собой. Николай, обезумев от горя, пытался застрелиться, но от этого решительного шага его спасла дочь Наташа, которая в случае смерти отца, осталась бы совсем одна. Пистолет, который должен был поставить решающую точку в его жизни, так и остался лежать в ящике стола рабочего кабинета наркома, со сломанным бойком…
Дочь Николая Ивановича была отправлена в детский дом, под фамилией Хаютина.
Во многих материалах, в том числе и в вашем, неточность – Евгения Соломоновна не сохраняла фамилию первого мужа Хаютина, а носила фамилию Ежова. И еще о фамилиях. Когда после ареста Ежова шестилетнюю Наташу увезла какая-то женщина (вероятно, сотрудница "органов"), то по дороге она сказала ребенку: "Теперь твоя фамилия Хаютина". "Нет, я Ежова" – ответила девочка. Женщина ударила ее в лицо – "Хаютина!". "Непт, Ежова!". Снова удар в лицо… Кстати, Лазарь Хаютин, первый муж тети Гени, был репрессирован, но уцелел. Его после смерти Сталина реабилитировали. Он тоже похоронен на этом же кладбище…
Наталья Николаевна в 1998 году обратилась с просьбой о реабилитации своего отца – Ежова Николая Ивановича…
Я знаю об этом. Я в довольно четкой форме написал Наташе, что пытаться реабилитировать Николая Ивановича – бессмысленное занятие, что его не простят никогда. Хотя, конечно, обвинения в том, что Ежов английский, немецкий, японский и еще чей-то шпион – чушь. Но исполнение преступных приказов так же преступно и наказуемо, как и отдача таких приказов. Наташа подала просьбу о своей (шестилетнего ребенка!) реабилитации. Решением суда она признана жертвой террора, репрессий. Но на суде снова поднялся вопрос, кто она? Нет свидетельства о рождении, нет свидетельства об удочерении, нет документов, что она проживала в Москве… Судья спросила Наташу: "Вы – инопланетянка?"
Иосиф Моисеевич вынимает письма из колымского поселка Ола. Крупный почерк плохо видящего человека, широкие строчки. Рассказы о дочери, внуках, болезни зятя. Вопросы: "Хорошо ли тебе там?", "Может, вернешься в Москву?". Стихи, иногда публикуемые в местной газете******. Пишет Наталия Николаевна, что не может поехать в Магадан, посмотреть известный памятник "Жертвам репрессий" Эрнста Неизвестного – чувствует себя в чем-то виноватой… Все письма к Иосифу Моисеевичу Фейгенбергу начинаются словами: "Дорогой мой, единственный братик!".
хаютина евгения соломоновнаЕвгения (Геня) Соломоновна Фейгенберг
Евге́ния Соломо́новна Хаю́тина (урождённая Фейгенберг; 1904, Гомель - 21 ноября 1938, Москва) - советский издательский работник.
В 1930-е годы - официально заместитель главного редактора, а де-факто главный редактор журнала «СССР на стройке». (Официальными главными редакторами в эти годы были Георгий Пятаков, Валерий Межлаук, Александр Косарев.) Хозяйка литературного салона, который посещали известные писатели, а также видные сценические и кинематографические деятели: Исаак Бабель, Михаил Шолохов, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утёсов и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры. Известна как жена Николая Ежова. Покончила жизнь самоубийством (по другой версии, была убита своим мужем).
- 1 Биография
- 2 Одессе
- 3 Москва-Лондон-Берлин-Москва
- 4 Жена Ежова
- 5 Конец
- 6 Приёмная дочь
- 7 Семья
- 8 литературе и кино
- 9 Примечания
- 10 Ссылки
Биография
Родилась в Гомеле, младшим ребёнком в многодетной купеческой семье Залмана (Соломона) Лейбовича Фейгенберга и его жены Эсфири Крымской.
В Одессе
Первый раз вышла замуж в семнадцать лет за Лазаря Хаютина (?-1948), с которым переехала в 1921 году в Одессу, где работала в редакции местного журнала. этот период она познакомилась с известными одесскими писателями Катаевым, Олешей, Бабелем. Вероятно они и помогли ей позже уже в Москве найти работу в газете «Гудок».
Москва-Лондон-Берлин-Москва
Второй раз была замужем за бывшим красным командиром, директором издательства «Экономическая жизнь» Александром Фёдоровичем Гладуном, с которым переехала в 1924 году в Москву. С ним познакомилась во время его командировки в Одессу (когда он занимал должность директора московского издательства «Экономическая жизнь»). 1927 году Гладун был направлен на дипломатическую работу в Лондон вторым секретарём полпредства СССР в Великобритании.
В 1926-27 годах - в Лондоне вместе с мужем, затем из-за шпионского скандала Гладун был отозван в Москву, а Евгения командирована в Берлин, где работала машинисткой в советском торгпредстве; в Москву вернулась в конце 1928 года.
Жена Ежова
Ей было свойственно легкомыслие, её любимым танцем был фокстрот.
Известно о ее близких отношениях с писателем Исааком Бабелем, исследователем Арктики Отто Шмидтом, да и сам Ежов сумел расположить к себе будущую супругу задолго до официального оформления их союза.
В сентябре 1929 года в возрасте двадцати пяти лет в Сочи в ведомственном санатории познакомилась с Николаем Ежовым. этот период Ежов занимал посты завкадрами ВСНХ и заведующего распредотделом ЦК ВКП(б). 1931 году вышла за него замуж. Именно на московской квартире и даче к тому времени наркома Ежова Евгения Соломоновна вела литературные и музыкальные вечера, который посещали известные писатели и деятели культуры: Исаак Бабель, Михаил Шолохов, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утесов, редактор «Крестьянской газеты» Семён Урицкий и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры.
Некоторое время работала в газете «Гудок», «Крестьянской газете», затем по май 1938 года работала редактором журнала «СССР на стройке». К этому периоду относится её роман с Михаилом Шолоховым. Связи и увлечения Евгении Соломоновны не остались без внимания Сталина, который дважды говорил Ежову о необходимости развода с женой. Сталина насторожила её связь с заместителем председателя правления Госбанка СССР Григорием Аркусом (1896-1936) репрессированным по делу «троцкистов». последние годы их брак был лишь номинальным.
Прошло немного времени, и Ежов стал думать о необходимости развода. 18 сентября 1938 года он сообщил о своем решении Евгении. Та совершенно растерялась и на следующий день обратилась к Сталину за «помощью и защитой»... Сталин не ответил на письмо.
Конец
Еще в мае 1938 года душевное здоровье Евгении Ежовой ухудшилось настолько, что она была вынуждена оставить своей пост в журнале «СССР на стройке». Вместе с Зинаидой Гликиной, своей подругой едет в Крым. Их отдых был прерван звонком Ежова, который приказал им срочно вернуться в Москву. Ежов поселил жену вместе с Зинаидой Гликиной на даче. 29 октября 1938 года с диагнозом «астено-депрессивное состояние» (циклотимия) Евгения была помещена в санаторий им. Воровского для больных с тяжелыми формами психоневрозов на окраине Москвы.
Однако не неурядицы в отношениях с мужем привели Евгению Ежову к трагическому концу. Осенью 1938 года один за другим были арестованы многие люди из её окружения, в том числе, 15 ноября 1938 года, - две её ближайшие подруги - Зинаида Гликина (1901-25.01.1940), сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей (референт по США) и Зинаида Кориман (1899-25.01.1940), работавшая техническим редактором в журнале «СССР на стройке». Сама Евгения, как позже говорила сестра Ежова - Евдокия, получила анонимное письмо с обвинениями в шпионаже. Евгения пишет своё второе письмо к Сталину, которое, как и первое, осталось без ответа. Тогда она пишет мужу и в ответ 8 ноября 1938 года получает снотворное, которым она регулярно пользовалась уже некоторое время, и безделушку. начале 2000-х годов было высказано мнение, что именно эта странная безделушка была условным знаком - «это конец», но документальных подтверждений оно не получило. Через два дня после ареста своих подруг Евгения Соломоновна приняла снотворное, и еще через два дня - 19 ноября 1938 года - не приходя в сознание умерла по причине отравления люминалом.
Похоронена на Донском кладбище г. Москвы. Муж на похоронах не присутствовал; он был расстрелян годом позже.
Приёмная дочь
Своих детей у четы Ежовых не было, и в 1933 году они взяли на воспитание пятимесячную девочку Наталью из детского дома. После ареста отца 6-летняя Наталья в 1939 году была помещена в детский дом № 1 в Пензе и получила фамилию матери - Хаютина, под которой и жила в дальнейшем. Пензе Наталья Хаютина прожила около 19 лет. По окончании в 1958 году Пензенского музыкального училища она была направлена по распределению в Магаданскую область, где и проживает в настоящее время в посёлке Ола.
Семья
У Евгении Фейгенберг были братья Илья Соломонович (Элиас Залманович, 1893-1940, расстрелян), Исаак и Моисей Залманович (Соломонович, 1890-1965), автор трудов по бухгалтерскому учёту, в том числе «Сборника действующих постановлений и распоряжений по работе потребительской кооперации» (М.: Красная звезда, 1948). Племянник - психиатр и психофизиолог Иосиф Моисеевич Фейгенберг (род. 1922), доктор медицинских наук, профессор Центрального института усовершенствования врачей. Двоюродный брат - Лев Меерович Фейгенберг (Leo Feigenberg, 1887-1961), юрист, был женат на дочери писателя Шолом-Алейхема Эмме Соломоновне Рабинович (1889-1955); их сыновья - датский театральный режиссёр и театровед Меир Фейгенберг (дат. Meïr Feigenberg, 1923-2006) и шведский психиатр Лома (Шолом-Герц) Фейгенберг (швед. Loma Feigenberg, 1918-1988), автор научных трудов в области психоонкологии и танатологии, профессор Каролинского института.
Племянница первого мужа, Лазаря Хаютина - искусствовед Виктория Борисовна Вольпина (мать Хаютина-Писак Фаина Владимировна, отец Писак Борис Яковлевич), в 1962-1972 годах была замужем за математиком и правозащитником Александром Сергеевичем Есениным-Вольпиным.
В литературе и кино
- Дело следователя Никитина (2012)
- Василий Гроссман, рассказ "Надя"
Примечания
- 1 2 А. Тарадай «Семейные тайны»
- Надгробный памятник Евгении Соломоновны Хаютиной
- Интервью с И. М. Фейгенбергом
-
В 30-е годы Хаютина фактически руководила редакцией журнала «СССР на стройке», ответственным редактором которого был Пятаков.
Вадим Роговин Была ли альтернатива Том 5: Партия расстрелянных. LI Конец "ежовщины"
- 1 2 3 Хаютина Евгения Соломоновна (1904-1938)
- 1 2 3 Спецсообщение Лаврентия Берии Иосифу Сталину с приложением протокола допроса А.Н. Бабулина
- 1 2 Александр Тарадай «Ветви одного дерева»
- Лазарь Хаютин работал начальником отдела в наркомате лёгкой промышленности, в 1938 году был репрессирован, освобождён в 1947 году и после смерти Сталина посмертно реабилитирован. Он похоронен на Донском кладбище в Москве.
- 1 2 3 4 Владимир Ханелис «Единственный мой братик...»
- 1 2 Валентин Домиль Путь в высшее общество
- Александр Фёдорович Гладун (1894-1939) стр. 124 в кн. Зенькович Н.А. Самые секретные родственники. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005. - 512 с. - ISBN 5-94850-408-5
- Макаревич Эдуард, Оазисы чувственности под оком спецслужб «Журналист» № 12 2003 с. 87
- стр. 281 в книге Саймон Себаг-Монтефиоре Сталин. Двор Красного монарха. - М.: Олма-Пресс, 2006. - ISBN 5-224-04781-1
- 1 2 3 4 Алексей Павлюков Неизвестный роман Шолохова «Огонек». - 2007. - N 9. - С. . 58-60.
- Игорь Абросимов У, Ф - Свод персоналий:«УРИЦКИЙ Семен Борисович (1893-1940) Парт. деятель, журналист. Член ВКП(б). 1918-25 отв. ред. газ. "Гудок", в 1925-38 гл. ред. "Крестьянской газеты". Одноврем. с 1928 рук. отд. хроники ж. "Наши достижения". Позднее директор Всес. книжной палаты. Арестован (1938), расстрелян.»
- 1 2 3 4 Н. Петров, М. Янсен Нежелезный нарком Новое время С.42-45, N 44, 2007
- Аркус Г.М. (1896–1936)
- Лечебница для алкоголиков врача А. М. Коровина
- Гликина Зинаида Фридриховна. Книга Памяти Жертв Коммунистического Террора:«Гликина Зинаида Фридриховна: 1901 года рождения; Место рождения: Одессе; еврейка; б/п; референт по США в иностранной комиссии Союза советских писателей.; место проживания: Москве: ул. Арбат, д. 45, кв. 18.; Арест: 15.11.1938; Осужд. 24.01.1940 Военная коллегия Верховного суда СССР. Обв. по обвинению в шпионаже.; Расстрел 25.01.1940. Место расстрела: Москва, Донское кладбище; Реабилитиация 01.06.1993 ГВП РФ., основание: Реабилитирована;
{ Франция XX века Франция XX века
Франция во второй половине XX века
Средняя и мгновенная скорость
Мудрые фразы о жизни и любви
Сказка снежная королева - ганс христиан андерсен Кай м герда снежная королева